Черный паук

Вот вход от парадного хода. Вот ключ от комнаты Афанасьева. Вот ключ от его кабинета. Все на месте. Отмычки для письменного стола, флакон с хлороформом, стилет… бутылка с… Испано–Сюиза… сто восемьдесят сил… Испано–Сюиза… сто восемьдесят сил…

ОТМЫЧКА И ХЛОРОФОРМ.

— Вам к кому? — спрашивает швейцариха, открывшая ему дверь.

Уже три часа ночи, у посетителя странный вид и нет головного убора.

— Испано–Сю…

Он взял себя в руки, отчетливо и спокойно сказал:

— Я врач. Меня вызвал по телефону из 24 номера Владимир Платонович Афанасьев. Ему очень плохо, и я тороплюсь.

Он решительно прошел мимо женщины, сунув ей в руку монету.

По лестнице он шел, не торопясь и не останавливаясь. Когда внизу хлопнула дверь в швейцарскую, он вложил дрожащими пальцами ключ в американский замок. Легкий нажим… Дверь пропускает его без возражений… Красные стены маленькой передней стремительно бегут мимо него, слегка наклонившись вперед. Он инстинктивно хватается за стол и трясет головой. Стены становятся на свое место. Он одевает войлочные подметки и пробирается коридором.

Стоп. Вот она!

Комната, наполненная враждебными шорохами и запахами, втягивает его в себя.

Эта комната, где спит и ест товарищ Афанасьев, иначе, — на языке дореволюционных квартир, — спальня, столовая, будуар и гостиная. В углу ширмы. За ними постель. На постели «он».

Пайонк трет виски, прикладывая холодный ключ к пылающему лбу.

Луна льется широко полной в венецианское окно. Белый луч углом ложится на жесткую, плохо выбритую щеку спящего.

Нет, он не убьет его сейчас. Он устроит ему иллюминацию на прощание! А пока — спи! Прыжок. Шум борьбы. Сладковатый и тлетворный запах хлороформа. Готово!

Теперь за дело. Он входят в кабинет и презрительно усмехается. Не умеют эти люди жить! И это называется частный кабинет комиссара ВВА, конструктора и прославленного летчика. Это — комната работника среднего достатка, занятого компилятивным трудом. Много книг… бумаги… словари…

Через пять минут в чемодане все, что надо, кроме… кроме… писем. Вот чертежи, заметки, дневники, а писем, ее писем — нет.

Он лихорадочно роется в бумагах, перетряхивает книги…

— Я брежу, — шепчет он, — с чего я взял, что у него есть письма моей жены? Ты не должен думать о письмах… Ты не должен думать о письмах, — несколько раз повторяет он. — Писем никаких нет!

ДЕВОЧКА.

В комнату легкий стук. Пайонк сжимается в комок. Нежный детский голосок нерешительно спрашивает:

— Дядя Володя, вы не спите? Дядя Володя!

Пайонк тихо крадется к двери. Эта девчонка погубит все его дело: разбудит старуху, и обе поднимут скандал на весь дом.

Девочка говорят со словами в голосе:

— Дядя Володя, мне страшно. Кто–то ходит по передней, и дверь на лестницу открыта. Дядя Володя, почему вы не отвечаете, я же слышу, что вы в кабинете, и…

Дверь на лестницу! Вот в чем дело! Как он неосторожен. За дверью слышен печальный вздох.

— Дядя Володя, я же не хочу вам мешать, если вы работаете, мне просто страшно… И так плохо пахнет чем–то…

Пайонк шипит от злости. Он вкладывает ключ в замок и очень быстро открывает дверь. На мгновение мелькает испуганное личико и длинная ночная рубашка.

Детское горло так хрупко. Никакой возни… Валяйся тут, падаль.

ПАУКИ.

Он снова пробирается в «спальню». Вокруг всей комнаты, под кроватью, под окном с кисейными занавесками, под столом со свешивающейся скатертью, под диваном поползла черная змейка, пахнущая газолином.

— Испано–Сюиза… Испано–Сюиза… Теперь — главное.

Из маленькой коробочки от монпансье Пайонк достает несколько мертвых пауков. Больших, черных, жирных пауков.

Он разбрасывает их по одеялу, по полу, на ночном столике, на подушке.

— Теперь ты вспомнишь «Черного паука», — злобно шепчет он.

Может проснуться служанка не вовремя… Он крадется на кухню. В руке его блестит синяя узкая сталь стилета. Через пять минут возвращается, и теперь стилет не синий, а красный.

Он проснется от жары, дыма. Кинется к двери. Дверь закрыта. А дверь крепкая — одному не выломить: дом старый, добротный, купеческий.

Кинется к другой. Заперта. Окно на пятом этаже… А если он будет звать на помощь в окно?..

Не годится! Надо связать. Так. Теперь попробуй двинуться или крикнуть, ты, комиссар Афанасьев!

Огонь в комнате будет заметен не сразу. Никто не догадается, что в комнате кто–то есть, потому что Афанасьев не отзовется на стук.

Девчонку и старуху запереть в кабинете, чтобы трупы не возбудили подозрений и не заставили взломать дверь раньше времени. Никому не придет иначе в голову ее взломать до прибытия пожарной части.

—Испано–Соиза… 18о сил…

Надо взять себя в руки и не поддаваться болезни.

Завтра на самолете в Нижний, оттуда окружным путем в Минск. А болеть можно в Польше, и с большим комфортом.

В миссии все готово, документы, билет… В крайнем случае, если будет очень плохо, дадут сопровождающего или сиделку.

— Лежи, лежи, Афанасьев, помни Жермену Пайонк!

СЛИШКОМ РАННЯЯ ЗАРЯ.

Через десять минут к швейцарихе позвонили.

— Выпустите меня, я зря прождал товарища Афанасьева. Служанка только сейчас вспомнила, что он, не дожидаясь меня, поехал в больницу.