Черный паук

Голос у господина сердитый, лицо недовольное. Конечно, неприятно! Будят ночью, а потом заставляют ждать.

Швейцариха сочувственно покачивает головой и выпускает посетителя. Она жмурится спросонок и не замечает, что верхние окна дома, что напротив, занимаются нежным, розовым светом — как будто раньше срока проснулась розовая июньская заря.

ПОТЕРПИТЕ, ДЯДЯ ВОЛОДЯ!

— Дядя Володя… милый… Потерпите!.. Моя дверь тоже закрыта. И Настя здесь… Но она, кажется, умерла… Господи, господи.

Маленькая девочка, с посиневшим горлышком, цепляется тонкими паль–чиками за дверь, за которой стонет привязанный к кровати Афанасьев. Она видит его в замочную скважину. Комната полна дымом и он пробирается едкими струйками сквозь кабинетную дверь.

Афанасьев не может кричать, рот его крепко стянут, но он глухо стонет, разрывая на части сердце девочки. Пламя лижет его волосы… Одеяло тлеет… Черные пауки шевелятся, оживают и ползут на лицо… Это не пауки, это синеглазая Жермена…

Уже на дворе заметили пожар. Топочут по лестнице. Но Афанасьев уже задыхается. Он сгорит раньше, чем выломают дверь.

Взгляд девочки падает на ключ, торчавший в шкафу… Скорее, скорее… Может быть, подойдет…

ГЛАВА XV

Утро. Центральный аэродром. В 7 час. 05 мин. отправляется на Казань пассажирский «Юнкере».

Летчик с сомнением смотрит на небо. Похоже на то, что полеты не состоятся. Ждут сообщения с метеорологической станции.

Молодая, изящная женщина с тоской смотрит на грозовые тучи, тяжело покоящиеся на горизонте.

Ее пугает их зловещая неподвижность. Она явно волнуется.

— Неужели мы не полетим? — огорченно спрашивает она по–немецки летчика.

—Увы, фрейлейн, кажется, нет.

— Если бы вы знали, сколько я потеряю, если не вылечу сегодня!

Летчик вопросительно поднимает брови.

— Коммерческое дело?

— О нет, что вы! Так, домашние обстоятельства. Отправляю мою больную матушку в Казань, — нервно отвечает девушка.

— А что там за аэроплан? — через минуту спрашивает она.

— О! Это самолет комиссара Афанасьева.

— Как? Ведь, говорят, он сгорел!

— Да, но мастерские ВВА к его юбилею сделали ему подарок: в ударном порядке восстановили погибший аппарат. Этот Афанасьев очень популярен.

— Да? Я слышала, что его самолет погиб безнадежно.

Летчик улыбается.

— Разве фрейлейн не знает, что русская молодежь очень экспансивна. В ремонте самолета принимали участие все ученики Академии, все рабочие, все конструкторы. Работа не прекращалась ни на одну минуту, ни днем, ни ночью, и, кроме того, месяц не такой уж маленький срок.

— Так почему же этот аэроплан не в ангаре? Простите, сударь, что я отвлекаю вас праздными вопросами… Но все, что касается Афанасьева, меня очень интересует. Это замечательный, достойный человек.

— О, да! Прекрасный летчик. Немного не осторожный, правда. Он собирается сейчас лететь в Нижний по делам службы, а небо, как вы видите, не очень приветливо.

—Афанасьев? Сейчас? Не может быть!

Голос ее был полон изумления, почти испуга.

— Почему не может быть, фрейлейн? Он еще три дня тому назад назначил на сегодня старт. Вероятно, у него в Нижнем важные дела. Но, конечно, это очень неосторожно с его стороны…

— Не может быть! Он… — прервала его девушка и запнулась. — Впрочем, вам лучше знать.

— Вы мне почему–то не верите, фрейлейн. Взгляните–ка! Вот, идет Афанасьев. Как всегда, точен.

Девушка быстро обернулась.

К самолету быстрыми шагами шел комиссар Афанасьев, такой же решительный и бодрый, как всегда, но с забинтованной головой и перевязанными руками.

— Боже мой! — едва слышно прошептала девушка.

Она следила за ним, нахмурив брови и прикусив губу. Ей пришла в голову какая–то мысль.

— Это меня очень устраивает, — сразу повеселев, сказала она. — Я пойду посоветоваться с моей матушкой. Может быть, Афанасьев не откажется взять ее с собой.

Она поглядели на небо.

— Вы говорите, можно ожидать плохой погоды?

— Увы, фрейлейн!..

— И вы не полетите сегодня?

— Думаю, что нет.

— А когда отправляется следующий аэроплан?

— Не раньше, чем дня через три.

— Хорошо, благодарю вас, сударь. До свиданья.

Афанасьев чувствовал себя очень плохо. Руки болели, голова была так обожжена, что нельзя было натянуть шлем. Но железная воля помогла ему справиться с недомоганием. Ему предложили взять с собой летчика или, по крайней мере, механика — но он упрямо отказался. Проглотив полпуда хины, чтобы предупредить лихорадку, и поручив Шварцу принять меры к поимке шпиона, он отправился на аэродром.

Прохладное утро освежило его. Увиден тучи на горизонте, он презрительно сплюнул: игрушечки! Раньше, чем подует ветер, он будет уже в Нижнем.

Вспомнив о происшествии этой ночи, Афанасьев усмехнулся: опять этот дурачок попал впросак!

Хорош шпион, который вместо нужных для вражеской страны ценных рукописей по моторостроению крадет протоколы всероссийских съездов и заседаний ОДВФ, а вместо чертежей «Афанасьев Н-I» — планы Московского аэродрома, которых у наших врагов до черта.

В его памяти уже стерлись страшные минуты, когда он лежал в кольце пламени, зажмурив готовые лопнуть глаза, теряя сознание от жары и зловонного дыма.