Я петлял от переулка к переулку, сворачивал наугад, упираясь в глухие подворотни, и вновь возвращался на один из проспектов. Везде было в общем одно и тоже, но при этом множество мелочей отделяли одно место от другого – улицу от улицы, сквер от соседнего сквера, перекресток с мигающим светофором от следующего за ним – будто город сумел-таки отыскать в себе зачатки неоднородности в отличие от бесформенной людской массы, породившей его, но сделал при этом лишь один слишком робкий шаг, не имея сил на что-либо еще. Впрочем и этого должно хватить, думал я угрюмо, крохи разнообразия – это уже немало для тех, кто не способен сбросить с глаз пелену и глянуть дальше соседского балкона, несколько капель новизны – это уже достаточно вполне, чтобы добавить пряности в их пресные жизни и дать повод для суеты, не оставляющей места ни для одной лишней мысли.
Смотри, смотри, говорил я себе, тут и живут те, в угоду которым на тебе поставили знак, отложив затем в долгий ящик – распознан мол и потому не опасен. Они питаются пыльной травой и смотрят на мир сквозь удушливый смог, они кичатся своими обычаями, ни один из которых не отличает их от четвероногих, и презирают чужаков, не задаваясь вопросом о естестве чужеродности. Они умеют быть вместе и давать отпор всем миром – и у них нет метки на щеке или чего-нибудь еще похуже, хоть, как утверждает Гиббс, на каждом приклеен свой ярлык, если присмотреться – просто ярлыки уж очень схожи. Когда-то ты хотел быть с ними, пристраивался в шеренгу, готовый терпеть подначки и тычки, маскировался неумелым хамелеоном и всерьез переживал неумение – сколько тысячелетий назад? Небось теперь уже и не сосчитать… Хоть бы Юлиан оказался в городе, подумал я еще и вдруг почувствовал острый голод, вспомнив тут же, что почти весь день ничего не ел.
Приличного ресторана долго не попадалось – я заехал куда-то на окраину и плутал среди одинаковых серых построек, освещенных редкими фонарями. Лишь через полчаса, когда стало совсем уже темно, мне удалось-таки выбраться на центральную площадь, полную людей – я с трудом приткнул машину у здания почты и зашел в первое же кафе с яркой вывеской. Внутри было как обычно – накурено и тепло. По мне скользили безразличными глазами, тут же отворачиваясь и забывая, и официант все никак не подходил, занятый большой компанией за соседним столом. По крайней мере, тут никто не обращал внимания на обезьянью лапку, и, думаю, если бы я был вообще без лица и смотрел вперед затылком, то и это едва ли вызвало бы заметный интерес. В долгий ящик, в долгий ящик, повторил я беззвучно, усмехаясь про себя, и расслабился – догадки подтверждались, и это было мне на руку.
Ужин, когда его наконец принесли, оказался неплох, и, завершив его кофе с коньяком, я вышел на улицу в весьма благодушном расположении духа. Мелькнула мысль, не познакомиться ли с женщиной, что было бы весьма кстати после добровольного заточения в деревне у океана, и я стал поглядывать вокруг с любопытством вполне определенного толка, но среди проходящих мимо не встречалось ни одной, с которой стоило бы заговорить. Тогда я побрел вперед, остановился возле своей машины, закурил сигарету и стал ждать, прикидывая, не купить ли цветок в качестве вспомогательного инструмента или же действовать как есть, полагаясь лишь на свое обаяние, а то – не послать ли затею ко всем чертям и не отправиться ли назад в гостиницу без лишних хлопот. Все же тяга к приключению пересилила, и я продолжал стоять с небрежным видом, поигрывая сигаретой и посматривая независимо по всем правилам не самой сложной науки, пока вдруг прямо передо мной не вынырнула из толпы очаровательная мордашка с челкой и неприступно поджатыми губками.
Сердце подпрыгнуло, я сделал короткий шаг навстречу и сказал, улыбаясь радушно: – «Ну не забавная ли неожиданность – как я рад! А ты пропала, негодница – не звонишь, не заходишь…» Избитый трюк, но действует на многих, да и вообще, часто бывает, что чем избитее, тем лучше, и теперь получилось именно так – девушка опешила и впилась в меня взглядом вместо того, чтобы пройти мимо, будто бы не заметив.
«Я что, вас знаю?» – удивленно произнесла она, поморгав и состроив соответствующую гримаску. Я отметил, что она слишком молода и без сомнения глуповата, но размышлять было поздно, следовало без промедления закреплять успех.
«Ну да! – заявил я уверенно, добавив в голос мягкой хрипотцы. – Конечно знаешь уже некоторое время… Я – Витус», – и приготовился взять ее под локоток, чтобы сразу перевести знакомство в нужное русло, привычно изумляясь про себя, как глупо это все и какую неразумную цену – время, время и много-много слов – полагается платить за соблазнение вовсе даже не невинных, но тут за спиной раздался сильный треск и звон разбитого стекла, и я обернулся, как ужаленный, почувствовав еще раньше, чем увидев, что с моим автомобилем, столь любимым после долгой разлуки, случилась беда.