Черный Пеликан

Ничего «другого» в нем, право, не просматривалось. Тот же взгляд, исполненный добропорядочного нахальства, те же правильные черты с несколько полноватыми щеками и волевым подбородком, наверняка привлекающим женщин, та же всегдашняя улыбчивость, что, помнится, вызывала у меня желание нагрубить без всякого повода. Только морщины наметились чуть резче, и слегка опустились углы губ – но это можно было и не заметить, а заметив, списать на усталость или недостаток сна.

Мы спокойно разглядывали друг друга, обмениваясь фразами, не значащими ничего, потом долго обсуждали скудное меню и несколько раз посылали официанта на кухню для уточнения деталей. Наконец, со всей предварительной суетой было покончено, и над столом повисло неловкое молчание. Наступало время переходить к чему-то существенному, но оба медлили с этим, предоставляя собеседнику право начать первым.

Первым начал Юлиан и сделал это довольно-таки неожиданным для меня образом. «Что ж, – проговорил он, едва заметно вздохнув, – не знаю, какие до тебя доходили сплетни, но нужно сразу сказать, чтобы покончить и забыть: да, мы живем вместе, и здесь я тоже с ней, хоть, признаться, происходит это нелегко – работу она найти не может и скучает ужасно». Он сложил руки на груди и посмотрел на меня с важным видом, готовый будто проявить и твердость, и выдержку, какое бы впечатление ни произвело на меня это известие.

«С кем это, с ней?» – спросил я рассеянно, словно размышляя о чем-то постороннем, хоть конечно же сразу понял, что речь идет о Вере и ни о ком другом. Я даже чуть было не расхохотался, вновь, как и в разговоре с Джереми, удивляясь про себя полному своему равнодушию по поводу ожившего фантома, еще недавно казавшегося столь грозным.

«Ну как, с кем, – протянул Юлиан чуть разочарованно, – Вера Гуттенбергер, неужели не помнишь?»

«Ах Гуттенбергер…» – я выпятил губы и направил взгляд куда-то в туманную даль с выражением мрачной задумчивости, наполовину ожидая, что внутри и впрямь всколыхнется что-то и обожжет, как хлыстом. Ничего не произошло, даже ни одной картинки не мелькнуло перед глазами, и я вяло закончил, разочарованный не меньше его: – «Да, теперь вспоминаю. Был у нас с ней эмоциональный эпизод. Эмоциональный, но весьма уже давний…» Тут нам очень кстати принесли вино, и мы занялись дегустацией, а когда официант ушел, я спросил Юлиана как ни в чем не бывало: – «Так она теперь с тобой? Вот умора – а как же муж?»

Юлиан, взглянув на меня недоверчиво, стал рассказывать про себя и Веру, а я лишь посматривал в ответ весело и открыто и пошучивал порой, искренне забавляясь ситуацией. Вот еще бы и ее сюда, фрау урожденную Гуттенбергер, теперь по-видимому снова ставшую фрейлин, то-то был бы полный комплект для пошловатого анекдота, а то и романа. Трое из треугольника (многоугольника, стоило бы сказать по правде) встретились в изгнании и поминают минувшие дни. Впрочем, она бы конечно же перетянула внимание на себя, нарушая хрупкий баланс, и все кончилось бы заурядной ссорой. Экая скука. А Юлиан хорош – и разглагольствует будто всерьез. Или все же притворяется?

«Да, это было тяжело – и для нее, и, признаюсь, для меня, – говорил тем временем Юлиан, доверительно подавшись вперед, – но муж исчез – то есть это она исчезла, потому что он, между нами говоря, оказался редкостной свиньей. Конечно, понять его можно: в такой-то ситуации – кому понравится? Сначала она ему про тебя – неожиданный взрыв страстей, ослепление чувством и т.п., ты и сам помнишь наверное – он и терпел себе втихомолку, а потом оказалось, что еще и одно кончиться не успело, как другое началось, – Юлиан смущенно хихикнул, – не в обиду будет сказано – дело прошлое, как ты сам заметил, что уж теперь обижаться. Тогда-то он терпение потерял и стал по-своему так бузить – то сцены ей устраивать по вечерам, обзываться там и прочее, то на разговор вызывать серьезный, в смысле значит определиться на будущее. Надоел ужасно. Ну а Вера наша…»

«Твоя, – заметил я ему аккуратно, – твоя, не наша». Фантом фантомом, но чрезмерная вольность манипуляций, даже и с его тенью, все одно коробит, как ни крути. «Ну да, – неохотно согласился Юлиан, – извиняюсь за неточность». Он отпил вина и повертел бокал в руках, будто раздумывая, стоит ли продолжать. Я ободрил его кивком, и он снова заговорил, теперь уже старательно избегая местоимений.