Черный передел. Книга I

Хозяин «общака», которого простоватые соседи на Засосненской улице уважительно называли Парфеном Ивановичем за тихий нрав, полное пренебрежение к алкоголю и табаку, слыл в округе инвалидом труда. Он действительно малость прихрамывал на левую ногу, получал скудную пенсию, на которую прожить можно было с превеликой экономией каждой копейки. Сердобольные соседки, среди которых особенно благоволила к нему старая Марфа по прозвищу Газовщик, то и дело угощали Парфена Ивановича пирожками из мороженой капусты, морковными котлетами. Этот тихий, малоприметный глазу человек лет пятидесяти обычно проходил окраинной улицей, опираясь на палку, знаменитую тем, что была сделана из какого-то нездешнего материала. Чем занимался в свободное время Парфен Иванович, толком не знал никто; соседи поговаривали, будто он занимается тайным знахарством, излечивает от сглаза и порчи. Видимо, для этого изредка и наезжали сюда, на приречную улочку, важные люди на легковых автомобилях. Обычно выходили они из домика Парфена Ивановича под вечер с просветленными лицами. Лишь один человек знал тайну старого отшельника – дородная баба, которая приходила раз в неделю «прибирать» дом. Бабу эту звали Настасьей-горожанкой. И только один Парфен Иванович звал ее почему-то Клуней. И была она не просто баба, а человек с двумя лицами. Встретил бы кто из засосненских ее на городской улице, не узнал бы. В городе она преображалась и внешне, и внутренне – была исключительно хорошо, модно одета, носила золотые украшения, туфли на высоком каблуке.

В этот темный зимний вечер Клуня пришла на квартиру Парфена Ивановича с туго набитой сумкой. Занавесив шторами окна, заперев дверь на засов, принялась извлекать из сумки пачки денег, каждая из которых была туго перетянута резинкой. Вместе они пересчитали деньги, уставив пачками половину стола. Затем Парфен Иванович извлек из ящика стола арифмометр, принялся бойко передвигать рычажки. Вроде бы все сошлось точно. Клуня протянула хозяину дома расписку, в которой говорилось, что «КБ» приняло у гражданки. К вышеозначенную сумму. Ни печатей, ни ясных росписей обе стороны не требовали. Вместе они спустились в подпол, где Парфен Иванович включил электрический свет, провел гостью мимо полок, заставленных трехлитровыми банками с салатами, помидорами и грибами, к груде всякого барахла, имеющегося в любом хозяйстве. Парфен Иванович отодвинул железную бочку, повернул камень, который, казалось, был замурован в стену, открыл перед Клуней тайник, похожий на прямоугольные выдвижные ящички в заграничных банках. Они аккуратно сложили деньги в тайник, поставили все на прежние места, поднялись наверх, в комнату.

Клуня достала бутылку с яркой этикеткой не на русском языке, налила себе заморской наливки, нарезала тонкими ломтиками финского сервелата, хлеб, вскрыла ножом банку лосося. Парфен Иванович пить спиртное не стал, намазал хлеб сливочным маслом, посыпал сверху сахарным песком и стал спокойно пить чай. Клуня, между тем, успела опрокинуть уже три рюмки, и ее потянуло на разговоры.

– А помнишь, Андрюша, сахалинскую «тройку»? Как мы там гужевались. Икру красную ложками жрали, лососину-свежатину? А ты… еще водил меня по местам, где тянула срок в прошлом веке Сонька Золотая Ручка.

– Ну, раскаркалась! – незлобиво остановил женщину хозяин дома. – В нашем деле первый друг – молчок-язычок. Вот весной кинемся на юг, там и оттаем. А пока… Иди-ка домой, дорогая. Как там Лорд на воле кантуется? Зачем спрашиваю? Раз «лапшу» приволок, значит, фартует. Провожать я тебя не стану, авось не ограбят…