…Если говорить честно, то Русич по-настоящему не бывал на прославленном металлургическом комбинате. Раза три наездом, наскоком. Разве мог себе представить всю мощь, все просторы, тысячи и тысячи технологических линий, которые, несмотря на перемены власти, должны работать, давать сталь, чугун, кокс, стальной лист? Знал одно, если у него, как и у всей новой администрации, не найдется общего языка с металлургами, ей конец, как и всей демократии. Русич заметил, что ярые демократы и те стараются не больно-то хулить большевистскую власть, каждый в глубине души чует страх, впитанный с молоком матери. Словно остроотточенный меч постоянно висел над их головами сухой, безжалостный профиль железного Феликса Дзержинского. И сегодня творилось невероятное, что понять во всей глубине смогут только наши потомки. Рухнул грозный режим, которого боялся весь мир, который ежедневно и ежечасно грозил своими ракетами Америке, Европе.
Алексей боялся себе признаться еще и в том, что он избрал первый конвертерный еще и потому, что именно там работала его бывшая жена, Галина Ивановна. Ее кабинет главного специалиста по непрерывной разливке находился не в заводоуправлении, а в цехе.
Не успел Русич занять новую должность, как начались настойчивые звонки из Верховного Совета России, требовали немедленно начать вне-фондовые поставки автолиста в Запорожье, в Минск, в Тбилиси, еще куда-то. Русич складывал срочные телеграммы в папку, не читая, ибо знал их содержание: все просили, умоляли, грозили, все требовали металл. А как мог комбинат удовлетворить всех, когда в стране царила неразбериха, когда не было уже и Министерства черной металлургии, исчезли законы, штрафные санкции, прервались контакты, лопнули договоры, простыми бумажками стали фондовые задания. Иными словами, все надлежало начинать с азов…
Альберт мастерски вел машину. Его «пятерка» промчалась по улице Мира, ворвалась на территорию комбината, покатила по отличной бетонной автостраде, по обе стороны которой, словно сказочные часовые, стояли пирамидальные тополя, мелькали аллеи, усаженные цветами, голубые пятна цеховых озер, где, по рассказам Галины Ивановны, клюет рыба в любую погоду. Русич успел прочесть названия нескольких улиц, мимо которых они ехали: «Прокатная», «Доменная», «Проспект Сталеваров». Мысленно представлял, что увидит на комбинате, как и везде в стране, кучкующихся праздношатающихся, которые устраивают «политбеседы», но всюду был порядок, улицы и проспекты были на удивление пустынны. Лишь навстречу то и дело попадались груженые КамАЗы. Их, казалось, вовсе не касаются шумные перемены, все эти разговоры о перестройке, плюрализме, гласности.
Зато почти каждые пять минут их машина останавливалась перед полосатыми шлагбаумами. В обоих направлениях двигались длинносоставные большегрузные эшелоны – «вертушки» с рудой, углем, агломератом, чугуном, сталью, автолистом.
Возле главных ворот кислородно-конвертерного их автомашина остановилась. Метрах в двадцати от них в широко распахнутые ворота входил сталевоз, толкая перед собой платформу с огромным ковшом, наполненным кипящей сталью.
– Подожди меня здесь, Альберт! – Русич вошел не в здание конторы, а в ворота, ведущие в один из пролетов, поднялся по металлической лестнице вверх, к переходной площадке, задохнулся от волнения: под ним простирался огненный город, который жил своей неведомой гостям размеренной жизнью – языки пламени, рвущиеся «под юбки» вытяжных колпаков, реактивный рев кислородных струй, заливочные краны, несущие на своих стальных стропах многотонные ковши с чугуном и сталью, тысячи металлических переходов, трапов, узких, нависших над конвертерами лестниц, по которым почти никто не ходил.
Русичем овладело самое настоящее отчаяние, какого он не испытывал даже в воркутинской «девятке», что делать дальше? Куда идти? С кем говорить? Он оказался тут, в конвертерном цехе, абсолютно лишним. Это был совсем иной мир, где некогда было болтать, где каждый зависел от каждого, каких бы политических взглядов напарник ни придерживался. Тупик! Глупейшее положение! Алексей потерял ориентировку, испугался, что просто не сможет выйти отсюда. Лишь чуть позже разглядел высоко-высоко над землей нечто поистине сказочное, так не вписывающееся в огненную панораму, – это стеклянно-хрустальное сооружение, напоминающее формой рубку боевого корабля. Казалось, она сама по себе плыла в воздухе, пропитанном дымом, гарью и огнем. Русич начал осторожно спускаться с трапа, стараясь не запнуться за стальные «козлы», лежащие в заготовительном отделении. Он начал пробираться к «кораблю», о котором Галина Ивановна ни разу ничего не рассказывала. Приглядевшись, обнаружил перед полукруглыми обзорными стеклами силуэты людей в касках и робах. Сомнений не оставалось, это сооружение и есть, наверное, пульт управления плавками и разливками.