Черный передел. Книга II

– Вот Игорь вернется из зоны, все и просветит! – с угрозой произнес Русич, заметив, как дернулся щекой Пантюхин.

– Про Игорька спрашивай, – мотнул башкой Пантюхин, – а Петра Кирыча не трожь, орешек не по твоим гнилым зубам, правдолюб!

– Зубы у меня, смотри, как у тигра! – Русич попытался отвлечь Пантюхина от главной мысли. – Ты меня не опасайся, мы ведь с тобой одни университеты проходили, на нарах, на лесоповале.

– Э, нетушки! – погрозил пальцем Пантюхин. – Гусь свинье не товарищ! Мне тюрьма мать родна, а тебе, мужику, мачеха! Я по одним верхним статьям шел, а ты по ослиному говну привлекался.

– По ослиному, так по ослиному! – добродушно согласился Русич. Он был доволен: Пантюхин постепенно раскрывался, туго, со скрипом, но все же появилась ниточка. В преступном мире он, несомненно, ходил «в авторитетах», кемарил на верхних нарах, возле окна. Но почему все-таки приблизил его к себе Петр Кирыч, за какие заслуги? На чем они сошлись? – Это не давало покоя Алексею.

– Однако я пойду! – вновь попытался подняться Пантюхин. – У меня сосед злой, как поздно возвращаюсь, он… – Снова прикусил губу. – Все, все!

– Последний вопрос и… по домам! – Русич качнулся в сторону собеседника.

– Валяй, да побыстрей!

– Скажи, кореш, за что ты наколол меня острой заточкой в темном подъезде? Чем я тебе, гаду ползучему, насолил, а? Вроде бы мы куски не делили. Тайна умрет между нами, но я хочу знать, какая тварь приказала проучить меня.

– Ну, ты даешь, правдолюб! Совсем рехнулся! – Пантюхин хоть и был сильно пьян, но напрягся. – На кой хрен ты мне сдался? Волей клянусь, не трогал я тебя ни напильником, ни финарем. Не тро-гал! – Пантюхин отвернулся, будто ему стало противно смотреть на рожу этого правдолюба. – Живи, кореш, спокойно… покудова.

– Э, нет, спокойно жить меня не учили! – Алексей рывком смахнул на пол кружки, схватил Пантюхина за грудки, сильно встряхнул. – Хватит играть в кошки-мышки, давай потолкуем начистоту. Говори правду, если жить хочешь, мне терять нечего! – На Русича и впрямь накатила безудержная ярость, с силой сжал горло Пантюхина. – Все выкладывай, крути на полную катушку, иначе за все на тебе, паскуда, отыграюсь. Придушу и пойду в зону с чистой совестью.

– Пусти, пусти, говорю, фраер поганый! – прохрипел Пантюхин, его волосатая рука стала лихорадочно шарить по столу, ища либо точку опоры, либо тяжелый предмет. – Опять беду кличешь на дурную башку, баран недорезанный? – Пантюхин изогнулся, попытался вывернуться, однако Русич был трезвее, да и посильней, «накачался» на лесоповале. За годы пребывания в заключении он досконально изучил психологию таких «паханов», как Пантюхин: «Молодец против овец, а против молодца сам овца».

– Чего надо, требуй! Рыжики? Баксы? Все дам! Дыхалку-то не дави, не казенная!

– Денег твоих поганых мне не нужно. Про Петра Кирыча колись, ну! Я многое знаю, нужно подтверждение. Слово даю, он никогда не узнает про наше сегодняшнее «толковище». – Русич развернул Пантюхина, придавил пах коленкой. – Колись! Времени у меня мало!

– Ногу! Ногу-то не ломай! Подлюка! – застонал Пантюхин, лицо его скривилось от боли, уродливые красные пятна выступили на горле. – Новый срок получишь, змей! Одумайся!

– Ты одумайся! Будешь говорить? – Русич усилил нажим, сам почти потерял способность рассуждать.

– Ну, спрашивай, что надо, тварь? Могилу себе копаешь! Учти, жить тебе осталось часы. – Пантюхин ворочался, исходил потом, а тут еще завонял, как хорек, с испуга: этот психованный вгорячах может и придушить. Только житуха наметилась.

– Что ж, тогда поговорим. Но… без фокусов! – предупредил Русич. – Чуть что и… ты меня знаешь, подонок. – Резко отпустил правую руку, ловко подсек коленку, как учили урки в северной зоне. Пантюхин, как подкошенный, рухнул на пол. – Вставай, вставай, а то простудишься!

Пантюхин, кряхтя, поднялся, держась за правый бок, зло позыркал по сторонам: нет ли чего тяжелого поблизости, врезал бы психу по черепку.

– Для начала хочу предупредить, подставишь меня или соврешь, я про тебя Петру Кирычу такое надышу, что… – взглянул в побледневшее лицо Пантюхина.

– А чо, чо ты про меня шефу нарисуешь? Я служил ему верой и правдой, а ты… зря он тебя пожалел, гада. Зря!

– Кирычу все опишу: как завалил ты ОТК, как нагло брал взятки за пропуск бракованной продукции, как за казенный счет дом Машке-любовнице построил в Селках, как благодетеля своего заложил черту.

– Ты… про писателя? – ужаснулся Пантюхин. – Откуда знаешь?

Русич ни сном, ни духом не ведал ни про какого «писателя», но мгновенно запомнил «промашку» Пантюхи.

– Копию прокурору отнесу. Если начистоту, то милиция на тебя давно папочку завела, по которой светит тебе, друг ситный, за хищения в особо крупных размерах «червонец». Да и Кирыча за собой потянешь.

– Чего брешешь про папочку? – нашел силы спросить Пантюхин. – Где видел?

– В руках держал, – продолжал фантазировать Русич, дивясь самому себе. – Бумажки там в двух экземплярах. Один в милиции, а второй… тебе до него не дотянуться.