Черный пес Элчестера

Девушка отыскала в груде старого хлама, сброшенного разбойниками в погреб, занавески и половики, некогда украшавшие дом, постирала и починила их, и теперь горница приобрела вполне жилой вид. Прежняя хозяйка, видно, была рукодельницей, и на белом полотне алели веселые петушки и цветочки, а половички напоминали яркую летнюю полянку.

Самую красивую шубу, из медвежьей шкуры, новые хозяева разложили на полу, перед печкой - после того, как Фрэнки рассказал Мили, как приятно сидеть ночью перед камином и глядеть на огонь.

- У нас нет камина, но очаг у нас есть! - заявила его ненаглядная, мгновенно решив, что и у них должно быть что-то подобное.

С тех пор они часто сидели или лежали рядом на этой шкуре, глядя на огонь, беседуя, занимаясь любовью или просто молча, думая каждый о своем.

Таким вот уютным вечером, когда по крыше и стенам шуршал дождь, а вдали глухо стонал под холодными водяными плетями ночной лес, Фрэнки негромко произнес:

- Нам придется здесь зимовать, Мили.

- Я знаю, - откликнулась девушка.

Они оба давно это поняли, и каждый, не говоря ни слова другому, по-своему готовил хозяйство к зиме: Фрэнсис - чиня подворье и дом, а Милица - запасая еду, штопая и сшивая теплые вещи. Каждый замечал труды другого, каждый понимал все - безмолвно. Теперь Фрэнки сказал об этом вслух, только и всего.

- Ты рада?

Милица пожала плечами.

- Так надо, дорогой. Сначала ты не мог ходить, а сейчас тебе нельзя мерзнуть... Уже поздняя осень, на горных перевалах слякоть, реки разлились. Зимой дорогу засыплет снег. Куда мы пойдем?

- Я понимаю, что так надо, моя хорошая, - помолчав, тихо ответил он. - Но я спросил о другом: ты рада?

- Я рада каждому дню рядом с тобой, - улыбнулась Мили. - Где бы он ни прошел.

Фрэнсис осторожно поднес к губам руки девушки и нежно поцеловал.

- Ты счастье мое, родная. Чем больше я узнаю тебя, тем лучше это понимаю. Если хочешь знать, я - рад. Рад, что несколько месяцев нас никто не потревожит, что можно будет просто спокойно жить рядом с тобой... - он привлек ее к себе и прижался губами ко лбу. - Нас с тобой сама жизнь повенчала... - наконец беззвучно, почти про себя, прошептал юноша.

"Как интересно получается: о чем-то мечтаешь, ждешь...а оно рушится у тебя на глазах... А другое само приходит... Мили...я обещал Фредерике, что не позволю чувству вины помешать своему счастью... Быть может, это оно и есть?.. Жить рядом с тобой, ни о чем не думая... Два месяца прошло, моя голубка, а мы с тобой даже ни разу не поспорили, не поссорились! День ото дня ты все нежнее со мной, а я все крепче привязываюсь к тебе... Воистину, мы живем душа в душу, деля и хлеб, и кров, и ложе, радости и горести, помогая друг другу в болезни и здравии... Так разве ты не жена моя, пусть невенчанная? Нас соединило не поповское бормотание, но сама судьба... Не может рыцарь жениться на крестьянке? Христианин - на ведьме? Может! Вот так: просто однажды ты понимаешь, что вы - неразрывное целое; что жили, жили - и вдруг стали семьей..."

Фрэнсис задумчиво, осторожно, перебирал ее пальцы, лаская их.

- Когда я смогу выходить на охоту, у нас всегда будет свежая дичь на столе, моя милая, - улыбнулся он. - Хорошо?

И Милица нагнулась и поцеловала его в ответ.

...Ему нравилось просыпаться первым и любоваться, как прозрачный утренний луч скользит по лицу его милой. Милисента и рассвет - для него они сплетались в некую мистическую связь надежды на будущее... Мили принесла смысл в его жизнь, как солнце приносило новый день миру... Будить поцелуями и обладать ею - уже не так неистово, как в первые дни их связи, но с той же заботой и нежностью, с куда большей любовью... Свет этой любви давно начал разгораться в его глазах, сначала робко, неуверенно, а теперь сиял радостно и ликующе, переполняя его сердце счастьем. Да, он любил ее, давно любил, едва ли не с первых дней их знакомства, и наконец перестал лгать себе.

Проснуться первым...выйти в туманный утренний лес, принести к ее изголовью осенних горьковатых ягод, поставить в миске рядом, на стул. Растормошить ласками... Его всегда огорчало, если первой просыпалась она, и первой будила его, но все равно - проснуться от ее поцелуев, от порхающих прикосновений рук - в этом была несравненная сладость.

Горница теперь пахла сладко и волнующе: Милица готовила на зиму варенья. Она отправлялась за ягодами далеко в горы, и наконец-то позволила своему умирающему от беспокойства "мужу" ходить вместе с ней, закутав его в шерстяной жилет и шарф, связанные собственноручно - для любимого.

Он не мог ей отказать, хотя чувствовал себя по-дурацки в этом теплом коконе, на что Мили строго заявляла:

- На тебя все равно смотреть некому!

- Черт возьми, на меня будешь смотреть ты!..