Черный плес (СИ)

          Первый курс прошел даже не весело, а как-то празднично. Я все ловила себя на мысли, что могла бы стать экстрасенсом - так часто случались со мной ситуации знакомые, исход которых я предвидела. Да и людей некоторых читала как книгу. Жаль, что некоторые мои догадки никак нельзя было проверить. Например, моя подружка-сокурсница стала встречаться с Витей, пареньком с параллельного потока, но мне все казалось, что когда-то я знала его лучше, чем она, и в самом деле угадывала какие-то его бытовые привычки. Но в целом он почему-то мне был неприятен, хотя однажды, в самом начале знакомства, мне пришла в голову шальная идея, что я была за ним замужем. Глупо, конечно, если учесть, что нам было по семнадцать лет. Я придумала себе какую-то прошлую жизнь, которая была уже мной прожита, и воспоминания о которой помогали мне делать предсказания. Но один человек остался для меня и вечным праздником, радостным, красивым, всегда ожидаемым, и закрытой книгой, которую можно было читать только по листочку - Никита. Он сдержал обещание, учась в Кувшиново в учаге, приезжал ко мне на выходные, праздники. В первый свой приезд весьма порадовал собой мою матушку. Почему-то она тоже, как и я, была от него в восторге. Не знаю, что за семья у нас такая, или это мне так с Никиткой повезло, но с энтузиазмом его приняла и моя двоюродная сестренка Олеся.

- Какая-то родственная душа, - туманно, но с теплотой отозвалась она о нем.

Думаю, что и говорить нечего о том, что больше всех его приездам радовалась я. Ожидание его визитов и делало мою жизнь такой праздничной. Самым любимым нашим занятием было сидеть в темной комнате и разговаривать. У нас никогда не кончались темы для разговоров. Не иссякала беседа.

Странно, но почему-то мы никогда не ссорились. Ни разу. Даже в ситуациях, на которые мы смотрели совершенно по-разному. Дальнейший опыт пояснил мне, что отсутствие ссор, непониманий, это не столько проявление любви, сколько нежелание этих ссор. Мы виделись редко и урывками, нечасто оставались вдвоем, и встречи эти приносили нам столько наслаждения, что мы, не сговариваясь, боялись омрачать их ссорами.

Одним словом, все было прекрасно, пока Никита не сообщил мне, что в весенний призыв потопает в армию.

- В армию меня забирают, - вздохнул он.

- Кто? - глупо спросила я.

- Военкомат, - ответил он. Это слово почему-то тут же срифмовалось в моей голове с автоматом и я заплакала.

Нет, я не плакса. Вернее я плакса в двух случаях, во-первых, когда действительно фигово, но и тогда умею, если надо сдержаться, ну и, во-вторых, я плачу, когда мне это выгодно. Бяка, конечно, зато честно. Но слово "военкомат" и до сих пор вызывает пощипывание в глазах. Из-за рифмы. То есть мне, конечно, не хотелось отпускать в казарму на целых два года моего любимого Никитку. Но самое страшное для меня было то, что в этой казарме, или, где они там упражняются, нужно было держать в руках автомат, стрелять а, значит, оставалась возможность быть раненым, или, не дай Бог, еще чего похуже. Дурацкая бабья натура, как в советском фильме - они еще не поженились, а она (героиня) уже ревет натурально белугой и причитает - вот мы поженимся, родится у нас мальчик, я еще не придумала, в какую он школу будет ходить, но потом пойдет он в армию, и потом нам скажут, что наш мальчик героически погиб. Чушь какая-то, но я плакала.

Провожая Никиту, кстати, совсем не лысого, врут все в фильмах, когда призывники целуют матерей и девушек, блестя на солнце лысыми затылками, я вспомнила вымерший жанр причитания. Но, так как причитать вслух мне было все же стыдно, то ревела я внутри. Навык такого плача пригодился потом. Гораздо позже.

А пока я сдала сессию, перешла на второй курс и поехала в деревню. Там меня блюл брат Никиты - Илья. Он как раз вернулся с той самой армии, и ушлепал подальше от слова, рифмующегося со словом "автомат", устроившись работать в Кувшиново в какой-то магазин, торгующий разными железками. Причем совмещал там две должности - продавца и охранника, на выходные приезжая охранять уже меня. А с Никитой у нас был роман в письмах. Вернее - в моих письмах, и его записках. Я имела привычку растекаться мыслью по бумаге, как справедливо потом отметил адресат этих писем, некоторые из них напоминали песню старого чукчи под названием "Что вижу, то пою". Но читать их было забавно, добавлял поспешно Никита. Порой на меня нападало поэтическое вдохновение. Причем нападало безудержно, из-за угла, не оставляя возможности ему сопротивляться. И я строчила стихи по нескольку штук в день, чтобы потом не написать ни строчки в течение месяца. Стихи тоже прилежно переписывались для Никиты, а он почему-то все не хотел верить, что я пишу их сама. Хорошие, наверное, все же были стихи. Он же и предложил мне написать роман о нас. Идея неплохая. Только я не люблю слово "роман", к нему чаще всего прилипает эпитет "любовный".