Чёрный полдень (СИ)

Не знаю, как я не свернула себе шею: я выгибалась под его руками так, как невозможно делать в здравом уме. Юбка бесстыдно задрана до самой груди, трусы сдвинуты куда-то в сторону, по телу растекалось странное горячее чувство, будто все мышцы одновременно напряжены и расслаблены до предела, и хотелось чего-то ещё, больше и ярче, хотя уже от аккуратных прикосновений пальцев можно потерять сознание, и… ох!

Я конвульсивно вздрогнула, резко свела колени и откинулась назад, тяжело дыша.

Дезире чувственно целовал мою шею, каждое движение — будто крошечный разряд. Я выплывала медленно, вязко из затуманенного оргазмом тепла в крепкие объятия, и так же медленно вспоминала, как работает это странное тело.

Пошевелила вяло пальцами на ноге. Потёрлась щекой о мужское ухо — ну, куда уж достала; и поняла, что разгорячённое, влажное, томное чувство так и тянется к нему, стремится брать и принадлежать, и знает, что Дезире ни за что не откажется.

— Продолжай, — шепнула я.

И стекла по нему куда-то ниже, на прохладные простыни, выскользнула из платья, обняла его за шею крепко-крепко и позволила заслонить меня — хоть от уснувшего солнца, хоть от самой Луны.

Пусть даже всё закончится завтра, — звенело в голове на самой границе сознания, — пусть даже так, у меня есть сегодня. И сегодня, сегодня… сегодня я хочу всё, чтобы потом не о чем было жалеть.

lxv.

— Здравствуй, Меленея, — ровно сказал Дезире, будто вовсе не удивившись.

— Нет! — рявкнула гостья, не успев даже разуться.

— Это не наша Меленея, — подсказала я, поправляя вздыбившийся придверный коврик. — Она утверждает, что просто похожа.

— Я вижу суть, — с сомнением сказал Дезире, — в свете.

Я вздохнула. Он видел суть, а я твёрдо знала, что Става врёт, будто бы имя Меленеи ничего для неё не значит; но какая, в конце концов, разница, если она пришла сюда разговаривать о совершенно других вещах?

— Двигайся давай, — проворчала она и пихнула меня локтём, а потом ревностно следила, как я запираю дверь, и налепила на замок какую-то круглую штучку.

Разумеется, Става не была бы Ставой, если бы, только зайдя в комнату, не начала картинно принюхиваться и многозначительно улыбаться. Мол, знаю я, почему ты позвонила не сразу!.. Всё понятно с тобой, баловалась тут всякими непотребствами!.. Как не стыдно, во имя Полуночи!..

Может быть, ещё вчера мне было бы стыдно. Но к утру в теле поселилось тяжёлое, сытое довольство, как-то по-хорошему ныли все мышцы, а в ухмылочках гостьи мелькало что-то, отчасти похожее на зависть.

Поэтому я плюхнулась на стул и удобно устроила голову на крепком мужском плече.

Какое-то время мы разглядывали друг друга вот так: Дезире меланхолично жевал лаванду, вылавливая её из чайничка, Става по-детски шумно дула в свою кружку, а я щурилась и оценивала морщинки в уголках её глаз. Я всё никак не могла понять, сколько ей всё-таки лет: иногда казалось, что тридцать пять, а иногда — что восемнадцать.

— Так, ну ладно, — наконец, сказала Става, — у меня всё равно нет времени сидеть тут с вами и ждать, пока небо позеленеет! Господин лунный, скажите, вы ведь не из этих?

— Этих?

— Любителей церемониала! «Свет взволнован» и прочая хрень.

Кавычки она показала пальцами — немыслимое хамство. Но Дезире только кивнул и поморщился.

— Слава милостивым всем, — возрадовалась Става. — Тогда давай по-простому! Вот смотри, меня Става зовут, и у меня об этом документ имеется, во! А ты, говорят, Усекновитель?

— Может быть.

— А чем докажешь?

Я как раз собралась глотнуть чай, но он застрял у меня в горле. Я закашлялась и кашляла, а эти двое просто смотрели на меня выжидающе, как будто я прервала какую-то важную беседу; Дезире даже похлопал легонько ладонью у меня между лопатками.

Потом он протянул руку над столом, и она прыснула светом. Твёрдое, мощное белокожее плечо, сгиб локтя, предплечье с едва заметными светлыми кудряшками, а дальше — клочок молочно-золотистого тумана и… пустота.

Хорошо, что в этот момент чая у меня во рту не было. Я на всякий случай даже отодвинула от себя кружку.

— Принимается, — серьёзно сказала Става. — Так вот, господин Усекновитель…

— Но, — робко сказала я, — но ведь… все лунные сделаны из света? Да?

Става фыркнула, посмотрела на меня с превосходством и всё-таки милостиво пояснила:

— Свет пропитывает их плоть и составляет суть. А твой любовник — он не так чтобы обычный лунный, видишь? Целиком из одного света! Можно считать, что он нам только кажется. Будет смешно, если у него что-нибудь станет светом прямо во вре…

Я возмущённо вспыхнула, а Дезире только неловко улыбнулся. И встряхнул рукой, совершенно обычной, живой и твёрдой.