Чёрный полдень (СИ)

На Ставе сегодня было легкомысленное жёлтое платьице и соломенная шляпка, а ногти она выкрасила разноцветными блестючими лаками. Всё это совсем не сочеталось со зверским выражением лица, и от этого её «пения птичкой» я невольно поёжилась.

«Мне вообще совершенно неинтересно, — сказала себе я, взялась за нож и, наскоро распилив огурцы на длинные четвертины, принялась строгать их в миску. — Расследования, преступления, запретная магия… мёртвый свидетель… нет-нет-нет.»

Дезире и Става увлечённо обсуждали возможные интересы лунных, — похоже, не по первому кругу. Я щедро хлюпнула в огурцы сметану, перемешала и подсела к ним за стол.

— …кто-то из жрецов, — сказал Дезире. — Я слушал свет, но ничего не услышал. Это невозможно без жрецов.

Из пафосной лунной книжечки я знала только, что жрецами и жрицами называют тех из детей Луны, кто отмечен особой силой, — и кто светом своей души воздвиг собственную друзу. Но не маленькую друзу, что только на одного себя, а большую; такая друза — это место, где свет свободен и виден особенно ясно, где всякий гость может раскрыться и увидеть суть, где Луна ярка и могут рождаться лунные.

«Что-то вроде города на лунный манер», перевела для себя я. А жрец — получается, что-то вроде мэра.

— В Огице был только один, — прикусила язык Става. — Лунный господин Дарём Украшатель, он воздвиг хрустальный дворец. Но он, как бы сказать… немного того.

— Больше, чем другие лунные?

Става пожевала губу:

— Ему выточили из стекла большую бутылку, он в неё влез, его в ней закрыли, сургучом запечатали и кинули в реку.

— Зачем?!

— Вроде как, он хотел повидать мир. Это года два назад было, весь город собирался смотреть. Бутылку давно в море унесло, ну и он до сих пор не вернулся.

Я открыла рот, а потом закрыла. Эти лунные!..

— Вряд ли Дарём участвует, — согласился Дезире. — Но есть ещё Юта.

— Юта? Юта Проводница? Она разве жрица?

— Думаю, университет вполне можно считать её друзой.

Я растерянно моргнула, а Става невозмутимо записала имя Юты в свой блокнот.

Блокнот у неё был странный. Ярко-сиреневый, с какими-то цветочками на обложке, он закрывался на маленький замочек, — такие вещицы продавали во многих местах для записи девичьих секретиков, за большие, но всё же вполне приемлемые деньги. Замки были хлипкие даже на вид.

Става дала мне потрогать свой, и её замок оказался совсем другой, какой-то навороченный, с крошечным артефакторным камушком. И заглядывать внутрь Става не позволяла.

— Может быть, это Ллинорис, — предложила я неловко и подпихнула салат ближе к центру стола. — Если приехала эта… Шивин. Она ведь не просто так?

— Вряд ли Ллинорис есть дело до чернокнижников, — покачал головой Дезире. — Ллинорис… ей есть чем заняться.

— Я видела эту, золотую, в Марпери. Когда… тогда, в общем. С ней ещё двоих, и они говорили о Ллинорис. Что Ллинорис будет недовольна.

— Ллинорис всегда недовольна, — отмахнулся Дезире.

Но не возразил, когда это имя Става выписала тоже.

У Ставы в блокнотике было, похоже, много имён и много исписанных страниц; иногда она чёркала в нём что-то, иногда диктовала сама себе под нос: внутренние разборки? вторичная выгода?

Порой я спрашивала сама себя, откуда Става знает все те вещи, которые она знает: про лунных, про деньги, про то, кто где был и кому говорил. Но потом торопилась забыть этот вопрос.

Дезире же участвовал охотно и даже съездил вместе с ней в какие-то катакомбы, — мне тоже предлагали ехать, но я отказалась. Для лунного, похоже, всё это было нерешаемой головоломкой, об которую интересно поломать голову на досуге.

— Пойдём лучше гулять, — сказал он, вернувшись и только пожав плечами на мой немой вопрос. — Там на набережной фонтаны включили.

И я пошла, конечно; кто бы не пошёл. Фонтаны били высокими яркими струями ввысь, и искрящееся в каплях солнце било в глаза и слепило. В Огице выдалось по-летнему жаркое воскресенье, с Красного моста ребята ныряли прямо в канал, несмотря на запрещающий знак, и, когда Дезире предложил — я не смогла отказаться от того, чтобы залезть в чашу фонтана и бегать от него, поднимая тучи брызг.

Мы смеялись, как сумасшедшие. Целовались в тенистом саду, прямо за статуей купальщицы, потом — перебрались через зелёную изгородь и валялись на газоне, пока не прибежал, ругаясь, какой-то здоровый дядька в форме. Ещё Дезире предложил взять в прокат велосипед и очень смешно учил меня на нём ездить.

— Нехорошо как-то вышло, — пожаловалась я вечером, вдруг опомнившись, — с хозяйкой…

— Почему?

— Комнаты-то на одного, и мы должны были…

— Я же решил её проблему, — не понимал лунный. — Шума больше никакого не будет!

Дезире вообще легко отмахивался от проблем, как будто их вовсе не существовало. У него вообще всё и всегда было очень легко…

Кроме проклятия.

lxvii. / -xiii.

— Надо узнать, кто тебя проклял, — твёрдо сказала я.

— Чего?

Я уселась на нём поудобнее и любовно поправила подушку под его спиной. Был хороший, тихий вечер, и от срока, придуманного Ставой, оставалось ещё одиннадцать дней.