Чёрный полдень (СИ)

— Извини, я без книг… Сегодня ведь среда, а из-за праздников библиотека закрыта с субботы, я не успела ничего взять. Хочешь, расскажу ещё про Тощего Кияка? Я вспомнила хорошую историю, про то, как он ходил в горы, чтобы украсть сокровища Великой Ящерицы. Однажды Тощий Кияк проснулся от стука, хотя никто не стучал, и увидел тень, которую никто не отбрасывал…

В этот момент Меленея с оглушительным треском выломала мои вилы изо льда, потом переломила рукоять через колено и отбросила обломки в куст.

— Извини, а… что она делает?

— Копает, — рассеянно отозвался Дезире. — Тень без владельца — это ведь дурная примета?

— Очень дурная. Говорят, сама старуха-смерть облачается в накидку, сплетённую из погребальных песен, и становится невидима, но свет… — Снежные комью стучали об утоптанный снег. — А что она копает?

— О, знаки.

— Знаки? Какие знаки?

— Она считает, что её жрецы меня здесь заперли. Но если так, они должны были оставить здесь знаки. Заклинания и призмы, которые всё описывают. Это непростая магия, особенно, если именем Луны…

Меленея копала почти у самого края площадки. То здесь, то там были видны глубокие ямы, будто девочка и вправду искала под снегом клад.

— Знаки? — я прикусила губу. — Я видела знаки.

__________

История о призрачных зверях, дорогах, истинных парах — а также о травме, вине и, конечно, любви — рассказана в романе «Долгая ночь».

xxiii.

Найти их оказалось не так и сложно: я помнила, что влетела в металл вилами, а след от вил был хорошо виден во льду. А вот откопать было куда как сложнее. Снег доходил мне до середины бедра, но под верхним рассыпчатым слоем скрывался плотный ледяной панцирь.

Я нашла в руинах фрагмент шифера и копала им, а Меленея — как и раньше, голыми руками, перекидывая снег назад через плечо. Лёд я пробивала вилами, а лунная резала огнём, будто ножом. Это было ручное, оранжево-жёлтое пламя, горящее прямо в ладонях девочки. Смотреть на него было больно, как на солнце.

— «Боль или покой или», — вспомнила я. — Так написано вокруг меча. А здесь…

Здесь была полоса жёлтого металла, чуть притопленная в землю, но всё ещё отчётливо видимая. Шириной примерно в полтора пальца, она обводила рыцаря широким кругом, испещрённым насечками-знаками.

— «…и остаться и молчать и…» — перевела лунная, с интересом проведя пальцами по символам. — Эй, каменный! Они реально это сделали!

И, почти уткнувшись носом в полосу, поползла через снег, очищая знаки руками и бормоча слова себе под нос.

Заклинание было длинным, и я не могла даже представить, сколько ещё в нём такого — про «покоиться», «забыть» и «закрыть глаза». То, что читала Меленея, было совсем не похоже на заклинания, которые мы в школе заучивали наизусть, скорее — на что-то вроде странной молитвы.

— Жесть, — резюмировала лунная, пропахав носом всё кольцо. — Неудивительно, что тебе память отшибло! Странно, что ты вообще проснулся…

— Я почувствовал, — неохотно отозвался Дезире. — Меня звали. Очень настойчиво, с прошлой весны… может, и раньше.

— И ты?

Рыцарь вздохнул. Потом скосил взгляд на меня — и всё-таки рассказал.

Лунные живут долго, — говорят, почти бесконечно, — но, по правде, это сложно назвать настоящей жизнью. Они не нуждаются во сне, вместо этого закрывают глаза и сливаются с космосом. Тогда та искра сознания, которую дети Луны и назвают «я», становится частью вселенной и танцует в пустоте, как пылинки в столпе света.

Это может длиться… годами. Говорят, те лунные, что надолго останавливаются в Кланах, со временем учатся быть похожими на людей. Ещё говорят, что иногда лунные теряются в своём свете. Остаются в нём так надолго, что не могут больше найти путь ни в своё тело, ни в глаза рисунков и статуй. Тогда забытое тело кладут в ящик и увозят на острова.

Обычно же лунные уходят в свет сами по себе, по своей воле, и возвращаются тогда, когда того пожелают. Их можно позвать, — так же, как можно разбудить спящего человека.

Но Усекновитель — не совсем обычный лунный.

Он появился… морочки его знают, когда: даже в историях Леса он известен ещё по меньшей мере тысячу лет назад. В тех историях он приходит, вооружённый огромный мечом, чтобы наказать виновных; он знает откуда-то точно, кого именно карать, и безжалостный белый свет обращает их пеплом.

— Я чувствую, — вздохнул рыцарь. — Это нельзя объяснить.

Он чувствует, и это чувство похоже то на едва заметное покалывание, то на зуд, то на боль. И единственный способ избавиться от него — выполнить то, для чего и предназначен Усекновитель; и после этого можно будет уснуть вновь.

— Жрецы терпеть его не могут, — доверительно сказала Меленея и хихикнула.

А потом вспомнила, что ужасно на меня обижена, фыркнула и отвернулась.

— Но… почему? Ты ведь говорил, что делаешь… что-то правильное. И наказываешь только виновных.