Чёрный полдень (СИ)

И кажется, будто всё можно, и все дороги открыты, и там, за поворотом, может быть всё, что угодно, и нет никаких границ, и нет рамок, и нет смысла, и за поворотом дороги одно лишь бесконечное поле ковыля.

Наверное, Меленея — та, что из детективов, — была бы в полном восторге. Она была, как и положено героине, совершенно бесстрашная и бойкая, дерзила начальству и без малейших сомнений лезла в канализационный люк, в темноту труб и тоннелей, потому что там видели какую-то тварь с щупальцами, и эта тварь задрала трёх человек.

Она была бы в восторге, да. А я…

Я была, конечно, в ужасе.

— А что, если, — я старалась говорить легко, но поняла по выражению синих глаз: мне не удастся его обмануть, — что, если я тоже заблудилась?

— Ты? Где?

— Не знаю, — я улыбнулась кривовато. — Где-нибудь. Мы же тоже… где-то. Наши дороги. А дороги — это, говорят, и есть мы. Я ведь… не должна была уезжать, да?

— С чего бы? Дороги ваши — они же не цепи?

— Наверное…

Мы сидели вдвоём на узкой кровати: я и голова. Дезире опирался на распахнутый чемодан и глядел прямо мне в лицо, а я подобрала под себя ноги и расчёсывала волосы, постепенно продвигаясь гребнем всё выше и выше. В этом было что-то убаюкивающее, успокаивающее, хотя от неудобной позы ныли плечи; пальцы перебирали то тяжёлые тёмные пряди, то невесомые хрустальные нити из лунных искорок, — они мерцали странной пеленой и охотно тянулись к рукам, пропуская при этом сквозь себя расчёску.

— Я не туда свернула, — повторила я, перекидывая половину волос вперёд. — Да ведь? Надо вернуться. Наверное, Юта всё-таки…

Я вздохнула и замолчала.

Юта отказалась держать у себя голову, и объяснять свой отказ тоже отказалась. Дезире принял это как-то очень легко, мол, не хочет — и ладно, а я пыталась уговаривать и давить на жалость.

Обиделся рыцарь почему-то не на неё — на меня.

— Или, если хочешь, заберу тебя тоже… в Марпери. Могу даже шпаклёвку купить гипсовую, и как-нибудь тебя, ну… приделать на место?

— В реку лучше выкинь, — проворчал Дезире.

После встречи с Ютой он бывал иногда задумчивый и мрачный, и, как я ни пыталась его тормошить, отказывался говорить, почему.

— Ты что-то… вспомнил? — спросила я тогда.

— Ничего нового, — уклончиво ответил он.

И вот теперь он опять посмурнел и обиделся, как будто я не с Ютой его оставить предложила, а в землю закопать.

— Мне нужно вернуться, — горячечно повторила я. — Но я пойму, если ты не захочешь. И если Юта…

— Куда вернуться?

— Домой. Мне нужно домой. Там моя дорога, там…

Я дёрнула гребнем колтун и опустила руки.

— Там… ничего не осталось, да?

Дезире молчал.

С ним хорошо было молчать, — даже вот так, в пронзительной жуткой пустоте, в которой всё потерялось и спуталось, не осталось ничего верного и ничего надёжного, одна только муть и запах магии.

— Я… потерялась, — жалобно сказала я. — И как теперь?.. И что?..

А Дезире сказал только:

— Всё будет хорошо.

Но всё не было хорошо.

Быть в городе проездом и пытаться в нём жить — ужасно, нестерпимо разные вещи. Пока мы катались по Кланам, выходили на случайных станциях и могли идти, куда глаза глядят, вокруг не было ничего верного — и это было как будто почти нормальным, эдакой частью детской игры, и всё выходило как-то легко и весело.

Теперь же вместо красот и впечатлений стали вдруг важными совсем другие вещи. Огиц был огромной чёрной дырой, которую я населяла потихоньку образами: мои ноги узнавали, как взобраться на Сиреневый холм, руки привыкали к узким местным билетам, нос — к растревоженным ветром запахам. Я всё ещё не дошла до планетария, зато узнала, где можно купить кефир, и это была маленькая трудная победа в длинной череде таких же невидимых достижений.

Дезире утверждал: я могу тратить его деньги, как вздумаю, и открыть на них своё ателье, или и вовсе бездельничать, покуда мне не надоест. Но я уже знала, что это на самом деле не его деньги: Юта пожурила мягко, что ей придётся теперь отчитываться, что за неизвестное лицо получило вдруг доступ к одному из университетских счетов. А ещё сидеть без дела было куда страшнее, чем пытаться найти себе хоть какое-нибудь.

Я устроилась на маленькое городское производство, гордо называющее себя «лабораторией»: швей и конструкторов здесь было примерно пополам, и шили только совсем небольшие пробные партии, требуя при этом идеального качества. Платили хорошо, но работы были совсем мало, а в цеху все были какие-то злые и заранее недовольные, так что даже приятно было уйти раньше времени. Дезире придумал моим коллегам меткие дурацкие клички, по девять штук на каждого, и от этого работать было как-то веселее.