Черный порошок мастера Ху

— «Куркума — 8 ящиков, кардамон — 6 ящиков, тростниковый сахар — 12 бочек, мускатный орех — 5 бочек, камфара — 6 ящиков, белый воск — 5 ящиков, медь — 17 бочонков, селитра — 20 бочонков, лиановое дерево — 5 брусов, кожа саламандр — 30 штук…», — прочел вслух Сю-Тунь. — Мне представляется, что пещеры должны идеально подходить для сокрытия этих товаров, которые будут там надежно защищены и от солнца, и от дождя.

— Совершенно верно! Но нам следует поторопиться, поскольку грабители, вне всякого сомнения, не будут долго держать их в тайнике, который может быть легко обнаружен первым же рыбаком.

Внезапно сильнейший приступ кашля сотряс тело иезуита, и он бросился к тазу с холодной водой, чтобы смочить себе лоб.

— Вы больны, Сю-Тунь? — быстро спросил мандарин, вставая, чтобы помочь ему. — Может быть, вам следует закрыть окно, во избежание сквозняков — они у нас очень коварные.

— Не беспокойтесь! — успокоил его монах. — Ничего страшного, просто легкая лихорадка, только вот кашель замучил. Однако не настолько, чтобы помешать мне участвовать в вашем предприятии! Когда же мы едем?

— Завтра утром в порту мы сядем в лодку, которая доставит нас прямо на остров Черепахи. Таким образом, нам не надо будет долго ехать верхом до устья реки. Чтобы обследовать все пещеры, нам хватит остатка дня, однако ночь придется провести на острове, так как за один день нам не обернуться. Ну как, вы согласны?

Радуясь, что лошадей на этот раз не предвидится, иезуит кивнул.

— Прекрасно! Значит, у меня будет целая ночь для отдыха. Спина и колени у меня уже совсем не те, что были в юности, — прежде чем снова прибегнуть к их услугам, приходится давать им передышку.

Сю-Тунь проводил мандарина до двери, и тот, обратив внимание на лихорадочно-красные скулы и слегка затрудненную походку чужеземца, выразил про себя надежду, что принял все же правильное решение.

* * *

Прохладный вечерний ветерок взбодрил мандарина, любившего побродить по саду в час, когда жасмин, напоенный дневной жарой, щедро расточал свой дурманящий аромат. Сняв головной убор, он встряхнул головой так, что затрещали позвонки, и выбросил вперед одну ногу, расслабляя напрягшиеся мышцы.

«По крайней мере, сегодня новостей было немало», — подумал он, прыгая из стороны в сторону, чтобы снять напряжение с колен. Он был даже рад пережитому недавно глубокому отчаянию, которое заставило его в конце концов действовать энергичнее. Следствие, начавшее было расползаться в разные стороны, устремилось теперь в четко обозначенное русло, и это должно было ускорить дело. Понемногу стали скапливаться улики и обозначаться следы, хотя пока и не очень ясные. Встреча с торговцем тканями пролила новый свет на убийство графа, а заодно и доставила Диню несколько минут удовольствия, вознаградив его за все мучения, что пришлось ему испытать во время давешней верховой поездки. Судовладелец Фунг, при всей его алчности, проявил все же вполне похвальную инициативу, пусть даже и противясь выплате обещанного вознаграждения. Вот теперь и стражники, благодаря запланированной назавтра засаде, почувствуют свою сопричастность общему делу. После столь ненавистного ему бездействия начинался период активной деятельности. Радостно было мандарину и оттого, что Сю-Тунь дал свое согласие на участие в поездке: его наблюдательность будет неоценима при обследовании пещер.

Вдруг, стиснув зубы, судья хлопнул себя по лбу. Пустая голова! Увлеченный завтрашним предприятием, он забыл у монаха список судовладельца Фунга, а ведь он изъял его из дела. Он резко повернул назад, кляня себя за забывчивость и надеясь, что Сю-Тунь еще не лег.

Подойдя к флигелю, в котором располагалось жилище иезуита, мандарин с огорчением заметил, что в комнатах уже темно. Он собрался было уйти, когда звук закрывающейся двери заставил его застыть на месте. Широко раскрыв глаза, он не без удивления узнал нелепую, угловатую и чуть сутулую фигуру. Сю-Тунь, только что жаловавшийся на болезнь, собирался покинуть свое пристанище! Мандарин тихонько выругался. Что означает эта ночная вылазка? Он быстро присел на корточки за цветущим кустом как раз в тот момент, когда иезуит, стуча по плитам сандалиями, проходил по аллее. Судя по размашистым шагам, боли, якобы мучавшие его, чудесным образом улетучились. Китайское одеяние, яркое и богато разукрашенное, он сменил на черную рясу католического монаха. Чрезвычайно заинтригованный, мандарин Тан потихоньку последовал за ним, радуясь, что темная одежда не выдаст его в темноте.