Черный порошок мастера Ху

Переход от дома скопца до его собственного жилища превращался для мандарина Тана в настоящую пытку. Солнце, хотя и склонялось к закату, тем не менее нещадно било ему прямо в расширенные зрачки, вынуждая прижиматься к стенам домов в поисках тени. Уличные шумы — дребезжание повозки, трещотка нищего попрошайки — казались невыносимыми, настолько его барабанные перепонки стали восприимчивы к малейшему шороху, к легчайшему дуновению.

В приступе панического ужаса он увидел себя в полдень пьющим чай, слишком любезно предложенный ему госпожой Аконит. Подавая его, молодая женщина, явно не привыкшая к светскому обхождению, смотрела с едва уловимой иронией, а он еще отметил тогда в напитке крепкий ореховый привкус. В тот момент вкусное горячее питье подействовало на него благотворно, но теперь, когда в голове его ощущалась подозрительная легкость, он не без тревоги спрашивал себя, что же такое могла она подмешать к чайному листу, чтобы придать напитку столь странный аромат.

Моргая, чтобы прогнать слезы, наворачивавшиеся на глаза от нестерпимого света, мандарин вспомнил лекарственные растения, росшие в беспорядке в саду у госпожи Аконит. Он не был сведущ в травах, но вполне допускал, что среди обычных сорняков там могли быть и другие растения, в соке которых содержались яды, быстродействующие или медленные, но одинаково смертоносные. Вдовушка упомянула вскользь, что не чужда целительства, тогда что ей могло помешать приготовить какой-нибудь губительный отвар и для него? От этой безумной мысли по спине у него побежал холодный пот.

Участившееся дыхание заставило его на минуту прислониться к стене, чтобы прийти в себя. Эта короткая передышка и прикосновение шершавого камня напомнили ему его наблюдательный пост у дома госпожи Аконит, с которого он следил за Сю-Тунем. С ужасом вспомнил мандарин то, что увидел тогда: молодую женщину, заботливо предлагающую доверчивому монаху напиток, который тот проглотил залпом. А на следующий день на острове Черепахи иезуит демонстрировал ему спину, изъеденную гнойными ранами! А что, если этот маленький ритуал, исполнявшийся при каждой их встрече, и стал причиной появления тех ран, препятствуя впоследствии их заживлению? Но зачем ей было нужно, чтобы монах гнил заживо? Обливаясь холодным потом, судья с лихорадочной поспешностью расстегнул одежду, чтобы осмотреть собственное тело. Кажется ему или и правда он чувствует этот зуд по всей груди? Пока на коже не видно никаких изъянов, но сколько времени потребуется для появления прыщей и нарывов, за которыми неизбежно последуют гной и кровь?

Широко раскрытым ртом мандарин Тан ловил горячий воздух этого знойного дня, затем из последних сил вновь пустился в путь. Его ноги, с трудом продвигавшиеся по толстому слою дорожной пыли, словно налились свинцом. Отяжелевшее тело не поспевало за мыслями. Каждый шаг отдавался в мозгу именем госпожи Аконит: аконит — так называется ядовитый цветок, так зовут эту слишком молодую вдовушку. Что же все-таки случилось с ее мужем? Может, она и его отравила? В голове у него мелькали виды поселка, где жили бродяги. Что же такого странного заметил он там тогда? Была какая-то деталь, которая привлекла его внимание, но теперь, шагая вот так на негнущихся ногах с полной сумятицей в голове, он ничего не мог вспомнить.

Слабость одолевала мандарина Тана, но вот он заметил изогнутые крыши своей резиденции, и это неожиданно придало ему сил. Цепляясь за низкие ветви плюмерий, словно за перила спасительного мостика, он с трудом дотащился до своей спальни. Прохладная, тихая комната показалась ему прекрасней царских чертогов, и в тот самый момент, когда колени его подогнулись, он рухнул на кровать.

* * *

Засаженная софорами аллея дарила приятную свежесть этим ранним летним вечером, купающимся в красных лучах заходящего солнца. Прохожие, собираясь небольшими группами, обсуждали последний петушиный бой и новый спектакль, который вот-вот должен был начаться. Из-за сцены, украшенной гирляндами кобальтово-синих и ярко-желтых фонариков, слышались возгласы и сдавленные смешки, в то время как на подмостках устанавливали декорации, достойные императорского дворца. За кулисами актеры с набеленными лицами то и дело издавали громкие крики, а костюмеры тем временем водружали им на голову диадемы из мишуры.

Безразличный к царившему вокруг него оживлению, скопец Доброхот, извиваясь, словно змея, пробирался сквозь толпу, размышляя о заключенных за день сделках. Дела шли прекрасно, португальцы выказывали явное нетерпение, желая поскорее наладить торговые связи с местным населением. Обладая мощным флотом, давно уже бороздившим океанские просторы, они хотели играть главенствующую роль в торговле с Востоком. Господин Доброхот внутренне ликовал при мысли об открывающихся перед ним перспективах: ведь с приходом сюда и французских купцов, что неизбежно, он сможет играть на разнице в ценах, лавируя между теми и этими. От этого соперничества он уж точно будет иметь несколько лишних сапеков, которые украсят его и без того пухлый кошелек.