Черный порошок мастера Ху

Как молния, промчался он мимо стражников, охранявших его резиденцию, и направился прямиком к комнате иезуита, где горела масляная лампа. Толкнув дверь, он остановился как вкопанный.

Монах суетился вокруг открытого и уже наполовину заполненного сундука, перебирая только что вынутые из шкафа вещи.

— А, вот и вы, мандарин Тан! — сказал Сю-Тунь с обезоруживающей улыбкой. — А я все думаю: когда же вы вернетесь?

И он снова принялся разбирать книги.

— Сю-Тунь! — воскликнул судья, не веря своим глазам. — А мы все думали, что вы при смерти. Из-за неумеренного употребления «порошка холодной еды» вы должны были бы сейчас…

— …быть недвижимее скамейки, на которой вы спите, — добродушно закончил за него доктор Кабан. — А вы, оказывается, воскресли, словно саламандра, возрождающаяся из пепла!

— Так, значит, вы все знаете… — прошептал иезуит.

— Конечно! Мандарин Тан заставил нас съездить с ним в Китай для встречи с мумией вашего благодетеля, чтобы доктор Кабан смог определить яд, который вы принимали! — пояснил Динь, которому такое окончание путешествия начинало действовать на нервы.

Сю-Тунь вздохнул и беспомощно развел руками.

— Ну что тут скажешь? Вот уже несколько лет, как я готовлю это снадобье и принимаю его, прекрасно осознавая, чем рискую. Но что вы хотите? Оно открывало мне небеса, расцвеченные огнями таких цветов, которым нет названия, оно уничтожало границы и горизонты, чтобы я мог смотреть на мир с неслыханных высот… Все это стоило смерти в тысячу раз более мучительной, чем та, которую я чуть не познал.

— Так, значит, у вас часто случались такие припадки безумия, побуждавшие вас покончить счеты с жизнью? — поинтересовался ученый.

— Часто, но в последние месяцы приступы становились все сильнее, потому что я был вынужден принимать порошок все реже и реже.

— Почему? — спросил мандарин.

На его вопрос с возмущением в голосе ответил раздувшийся от негодования доктор Кабан:

— А вот это могу объяснить я! Вспомните состав «порошка холодной еды»: среди прочих веществ туда входит кварц. А в наши дни его не так-то легко найти у нас в стране, и все из-за того, что его вывозят за границу. Я прав? — обратился он к иезуиту.

— Абсолютно, — ответил Сю-Тунь. — Той ночью у меня не осталось больше моего снадобья, и это невыносимое ощущение пустоты давило на меня сильнее, чем крышка гроба. Я не имел больше возможности вызывать эти сияющие огни, эти сверкающие вспышки. Мир, которому они принадлежали, был мне недоступен. Вот я и преступил один из главных запретов моей веры…

При упоминании об этом пламенеющем пространстве мандарину Тану вспомнилось его собственное давешнее недомогание.

— А знаете, недавно во сне я побывал в похожем месте… У меня было впечатление, что я лечу где-то, где нет границ, и блеск неисчислимых огней неудержимо влек меня…

— Ты что, тоже решил попробовать какой-то отравы? — недоверчиво спросил Динь. — Вспомни, в каком плачевном состоянии мы застали мандарина Чженя! Два сушеных мандарина — этого я не перенесу!

Его друг метнул в него грозный взгляд.

— Конечно нет! Но я тогда испугался, не отравили ли меня…

— Описание вашего сновидения напоминает мне то, что испытывали мои пациенты, которым случалось вдыхать дым некоторых растений или грибов, способных вызывать галлюцинации, — вмешался доктор Кабан. — Часто к этому прибегают поэты, стремящиеся обрести вдохновение, или художники, которые пишут потом совершенно несуразные картины.

Сю-Тунь, перестав разглаживать измятую сутану, добавил:

— Даосы в своем стремлении слиться со Вселенной также очень любят такие экстатические прогулки. Само понятие полета имеет для них огромное значение.

— Вы намекаете на последователей школы Шанцин, о которых говорили на острове Черепахи? Помнится, они поклоняются разным небесным телам.

— Именно, — ответил Сю-Тунь. — Они не только вдыхают разные дымы, чтобы воспарять в высшие сферы, но и глотают талисманы с изображением этих светил. Они называют это поглощением астральных потоков.

— Любопытно: тянут в рот все, что только можно, — задумчиво заметил Динь.

Глядя на посвежевшего монаха, мандарин Тан задал наконец давно мучивший его вопрос:

— Как же получилось, что три дня назад мы оставили вас при смерти, а сегодня вы встречаете нас совершенно здоровым?

Иезуит помолчал, собирая свои кисточки и чернильные камни, а затем едва слышно произнес:

— Честно говоря, я и сам не знаю. Сегодня днем я проснулся с ужасной головной болью, не понимая, почему в такой час все еще лежу в кровати. Затем понемногу начал вспоминать случившееся и пришел в ужас от того, что натворил в отчаянии. Посмотрел на запястье и с удивлением увидел, что надрез уже начал затягиваться. Потом осмотрел раны на спине — они перестали гноиться. Что же произошло на самом деле — не могу вам сказать.

Он умолк, устремив взгляд в какую-то невидимую точку за пределами комнаты.

— В моей вере такие вещи называются чудом. Но временами в моей памяти возникает образ молодой женщины с длинными кодами, которая дает мне выпить какой-то жидкости янтарного цвета.

— Госпожа Аконит! — вырвалось у мандарина.