— Но я ничего не знаю, — признался монах. — Мне могло и присниться…
— И часто монахам снятся молодые женщины? — с простодушным видом пробормотал Динь, ласково поглаживая свой леопардовый воротник.
Мандарин Тан смущенно признался:
— Вообще-то я подозревал госпожу Аконит в том, что она вас отравила, потому как видел однажды, как она подала вам чашку, в которой размешала какой-то черный порошок.
Иезуит пронзил его взглядом, и между обоими мужчинами повис безмолвный вопрос.
— Да, — признался мандарин, — как-то ночью я следил за вами и дошел до ее жилища, там я это и подсмотрел.
— Так, значит, за мной наблюдали? — усмехнувшись, отозвался Сю-Тунь. — Но вернемся к этому подозрительному питью. В нем не было ничего, кроме подогретого вина, в которое госпожа Аконит подмешала истолченный в порошок корень женьшеня и еще какие-то известные ей травы. Она надеялась, что от этого отвара затянутся мои раны.
Мандарин шагал взад-вперед по узкой комнате, стараясь не натолкнуться то на развалившегося на кровати доктора, то на примостившегося на стуле Диня, и продолжал расспрашивать монаха, чувствуя, что в его отношениях с молодой вдовой кроется что-то очень важное, хотя что именно — он не знал.
— Вы говорили мне, что ваши беседы касались главным образом наук, но не могли бы вы уточнить их содержание? О чем именно вы разговаривали?
Иезуит постарался припомнить все ночи, что он провел в беседах с госпожой Аконит. В ушах его все еще звучал жаркий голос молодой женщины, ее тихий смех, и вдруг ему вспомнился исходивший от нее легкий аромат жимолости.
— Мы говорили о превращении металлов, как я уже рассказывал вам, а еще о движении светил и о том, как каждый из нас представляет себе мироздание. Как и вы, она заинтересовалась Джордано Бруно, его представлением о бесконечности миров, которое решило его судьбу. Она не жалела крепких слов, говоря о тех, кто осуждает других за их стремление познать мир. «В вашей Церкви столько же косности, сколько и в застывшем здании конфуцианства», сказала она. Я только привожу ее слова, — поспешил добавить Сю-Тунь.
Надо было сменить тему.
— А магнетизм? Я уверен, что госпожа Аконит весьма сведуща в этом вопросе, — продолжил расспросы мандарин Тан.
— Несомненно! Воздействие на расстоянии — эта тема очень дорога жителям Востока, которые не перестают изучать приливы и отливы, а также силу притяжения, оказываемую магнитом.
— Когда я наблюдал за вашей встречей, она показывала вам, как китайцы делают компас, не так ли?
Монах энергично закивал:
— Да-да, действительно мы сравнивали восточный и западный методы. Мы, на Западе, трем кусочком железа о магнитный железняк, тогда как вы здесь используете размагничивание и намагничивание посредством накаливания.
Мандарин Тан кивнул, довольный тем, что получил подтверждение своей догадке. Он собрался было задать следующий вопрос, но тут мощный храп сотряс стены комнаты. Это доктор Кабан, расположившийся, как видно, слишком удобно на узкой кровати монаха, заснул крепким сном, запрокинув голову и широко раскрыв рот. Чтобы прекратить оглушительные рулады, мандарин ударил ногой по спинке кровати, отчего рот врача захлопнулся с громким стуком. Тем временем восседавший на стуле Динь бешено моргал, что могло означать одно: ничего не понимая из разговора, он тоже готов был вот-вот уснуть.
— Что я ценю в госпоже Аконит больше всего, — продолжал Сю-Тунь, — так это ее любознательность в отношении всего, что чуждо вашей культуре, будь то наука или история. Она всегда готова узнавать новое и все расспрашивала меня, чем то или иное устройство на Западе отличается от того, что известно вам здесь, на Востоке. В этом мы с ней схожи.
Мандарин указал рукой на сундук.
— А почему вы собираете вещи?
Аккуратно складывая свое парадное облачение из парчи с бархатными рукавами, Сю-Тунь ответил:
— Мандарин Тан, вы разве забыли, что через два дня в порт придет португальское судно, которое следует курсом на Европу?
— Но почему не подождать наступления муссона и попутных ветров?
— Я с удовольствием остался бы с вами еще на какое-то время, да вот только не знаю, выдержит ли это мое и без того сильно пострадавшее тело. Как я уже говорил, мне надо дописать кое-что, что, возможно, откроет Западу научные сокровища Востока, — произнес Сю-Тунь, показывая мандарину черную тетрадь.
Бережно прижав ее к своей тощей груди, он добавил:
— Что ж, если этот корабль будет добираться до места назначения дольше, чем другие, — тем хуже, но все равно, я думаю, мне пора уезжать.
Расставшись с монахом, мандарин Тан отправился в суд. Теперь он был спокоен за Сю-Туня и мог снова приниматься за расследование. Сколько еще надгробий пропало за время его отсутствия? И как начальник полиции Ки справлялся без него с управлением в городе?