Черный порошок мастера Ху

Мандарин опустил голову на стол и закрыл глаза, чтобы обдумать заключения, к которым только что пришел. Перекопанные грядки и растоптанные растения говорили о том, что посадки были всего лишь прикрытием. Крестьянин, продолжавший жить в нем, заметил в прошлый раз и другие участки, которые только засевались, и это в самую жару — ему еще тогда бросилась в глаза нелепость происходившего. К тому же зачем возиться со сладким картофелем, когда срок аренды подходит к концу? Но что тогда могли прятать таким удобным способом, под прямоугольниками земли, если не прямоугольники камня — к примеру, надгробные плиты, похищенные с кладбищ? Все логично: мертвецы, по описанию свидетелей, были страшно худы, что вполне соответствует приметам бродяг. Скудно питаясь и работая на самых тяжелых работах, те и правда были сплошная кожа да кости. Динь и его товарищи не напрасно сидели тогда в засаде: благодаря носильщикам, он смог установить, что похитители были людьми, которые только изображали мертвецов, для чего использовали светящуюся в темноте краску. А если хорошенько поразмыслить, эта уловка позволяла вычислить и вдохновителя этого предприятия: лишь человек, изучавший природу и владевший ее законами, мог прибегнуть к этому особому качеству некоторых минералов, которое китайцы называют «холодным огнем инь».

Мандарин открыл глаза. В таком случае единственным человеком, подходившим под эти описания, была госпожа Аконит. Она заправляла этими бродягами, которые, должно быть, почитали ее, как деревенского старосту, она же без труда могла приготовить светящуюся краску для отпугивания суеверных свидетелей. Знание законов природы навело ее, очевидно, и на мысль об использовании зловонной серной смеси, обращавшей в бегство нежелательных очевидцев. С той же целью она придумала смазывать тела бродяг специальным маслом, благодаря чему во время потасовки их невозможно было ухватить. Но тут неотступно вставал следующий вопрос: с какой целью организовала она похищение надгробий?

Споткнувшись об этот вопрос, ответа на который он не мог пока найти, мандарин обвел глазами комнату. На стенах ее не было украшений, не было в ней и ни одного алтаря, устроенного в память предков. Таким образом, молодая женщина не только постаралась стереть малейшее воспоминание о своей прежней жизни, но и порвала всякую связь с умершими предками, обрекая их на вечные скитания тем, что по ним не совершалось должным образом никаких ритуалов. Самым дорогим для нее сейчас было еретическое учение Мо-цзы, основателя общества без привилегий, врага традиций и социальной иерархии. Единственным пунктом в этой бредовой теории, который судья еще как-то принимал, было понятие знания. Хотя конфуцианцы не проявляли никакого любопытства по отношению к природе, сам он легко мог допустить, что глубокое проникновение в суть того или иного явления есть единственный способ предвидеть связанный с этим явлением результат. Поэтому его так заинтересовал разговор о науках, который он вел тогда с Сю-Тунем. С этой точки зрения, он без труда понимал, насколько привлекателен был чужеземец для госпожи Аконит.

Сидя с широко раскрытыми глазами, мандарин вновь переживал ту ночь, когда сначала следил за иезуитом, а потом наблюдая за ними обоими. Не без смущения вспомнил он чувство зависти, которое испытал тогда, глядя, как непринужденно усаживается монах напротив вдовы. Не слыша ни слова из их разговора, он угадал тем не менее его напряженность и глубину их взаимопонимания. Сколько раз прокручивал он в уме эту немую сцену, во время которой прямо у него на глазах зарождалось интеллектуальное единство, какого ему никогда не приходилось видеть? Что происходило в душе молодой женщины, когда она исполненным нежности движением вытирала кровь, сочившуюся из спины монаха?

И вдруг мандарин подскочил на месте. Стиснув челюсти, он отчетливо вспомнил тот момент, когда госпожа Аконит, промыв раны монаха, бросила тряпку в жаровню. Жар уничтожил кровавые пятна, но сама ткань была целехонька, когда она вытащила ее из огня. В тот момент, рассерженный участием, которое молодая женщина проявила по отношению к Сю-Туню, он не обратил внимания на этот странный факт. Но теперь, сидя в одиночестве в комнате, где разыгралась эта сцена, он лихорадочно, до головной боли, пытался вспомнить, что же сказал доктор Кабан. И когда те слова отчетливо всплыли у него в мозгу, судья ударил кулаком по столу: теперь у него был ключ и к другой загадке!

Порыв ветра, ворвавшийся через открытое в ночь окно, принес запах цветущей жимолости. Пламя заколебалось, но не погасло.