Мысли его были теперь сосредоточены на убийстве графа Дьема. Сделанное им сегодня вечером в суде открытие не было лишено определенного интереса: покойный распутник, оказывается, недавно покупал драгоценности. Так что же, убийство было совершено с целью ограбления? Конечно, на теле не оказалось драгоценного камня, который убитый обычно носил на шее, — Огненного Шара, — но Металлический Росток-то ведь был обнаружен в кровавой луже, где убийца не заметил его. Мандарин почесал голову: если графа убили, чтобы похитить его драгоценности, то почему вдова не сообщила о пропаже браслета и кольца? Не меньше вопросов вызывало у него и поведение убийцы. Зачем убивать графа на балконе, где он рисковал быть замеченным, когда гораздо проще проникнуть в комнату и там зарезать его? Не было объяснений и появлению на дереве белой шелковой нити. Сначала он решил, что она была вырвана из одежды убийцы, однако Динь выяснил, что такие нити используются при изготовлении воздушных змеев, что никак не вязалось с расследуемым делом. Мандарин ускорил шаг в надежде, что на месте преступления ему удастся разгадать последовательность событий той роковой ночи.
Войдя в город и пройдя до конца аллеи, что вела к резиденции графа Дьема, он остановился у портика, увенчанного блестящей черепичной крышей. Огромное здание вызывающе уставилось на него пустыми глазницами черных окон в ожидании, что он раскроет тайну убийства его хозяина. Мандарин Тан толкнул створку двери и вошел внутрь. Луч лунного света, падавший из окна, освещал монументальную лестницу, что вела в спальню графа. Прыгая через две ступеньки, он взбежал наверх, в нерешительности постоял перед дверью и наконец толкнул ее. Призраков он не боялся, однако окружавшая его гробовая тишина не внушала уверенности. Сжав кулаки большими пальцами внутрь, чтобы оградить себя от демонов, судья шагнул внутрь комнаты, громко объявив, что пришел сюда ради раскрытия преступления, а следовательно, для того, чтобы воздать должное памяти убитого графа. Эта небольшая речь, адресованная духам, которые могли подслушивать его в данную минуту, должна была убедить их в добрых намерениях того, кто вторгся вот так, в ночное время, в спальню зарезанного. Конечно, можно было обойтись и без этого мрачного визита, но время шло, дело не двигалось с мертвой точки, и он убедил себя, что обстановка места преступления будет способствовать его размышлениям.
Он зажег две масляные лампы, свет которых разогнал скопившиеся в углах комнаты тени, и сразу успокоился. Присев за письменный стол графа, он достал из котомки рукопись, которую дал ему начальник полиции Ки. Значит, покойник прятал свой дневник на потолке в спальне. Подняв глаза, судья посмотрел на обшивку черного дерева, утыканную металлическими шляпками гвоздей, вбитых на разном расстоянии друг от друга. Где же он видел такие же разводы? Не найдя ответа на этот вопрос, он раскрыл дневник и начал читать.
С первых же страниц щеки молодого человека залились ярким румянцем. Он был поражен столь откровенными описаниями сцен разврата и плотских наслаждений: можно было подумать, что этот текст написан в Индии, стране, литература которой изобиловала, так сказать, любопытными анатомическими подробностями. Да, маленькие праздники графа Дьема, по-видимому, не страдали однообразием, и можно было только догадываться о масштабах дозволенных на них утех. Мандарин Тан с удивлением открыл для себя, что человеческие существа могут подчас принимать поистине акробатические позы, соединяясь друг с другом то наподобие гроздьев, то в виде цепочки, и единственным ограничением в этом разнообразии служит лишь их собственное воображение. Он не мог не подивиться и изобретательности самого графа, чьи выдумки часто выходили за пределы человеческого разумения и, уж во всяком случае, за рамки благопристойности. Словно не находя слов для описания тысячи и одной позы, опробованных участниками оргий, граф сделал несколько рисунков, отличавшихся большим реализмом исполнения. Вытаращив глаза, судья разглядывал причудливо извивающиеся, искусно изгибающиеся и самым необычным способом соединяющиеся тела. Люди всех возрастов и всех комплекций с увлечением громоздились друг на друга, образуя нерасторжимые переплетения тел, рук и ног. Нескольких страниц хватило судье, чтобы составить представление о характере этих тошнотворных увеселительных мероприятий, и он поспешил перейти к последним страницам дневника, содержавшим более приемлемую информацию.