Черный прибой Озерейки

Проснулся я на рассвете от холода и грохота орудий вдали. За ночь уши включились в работу. Что с ними стало сейчас, и что тогда их отключило, кто знает… Но я втянул воздух носом – опять ничего не чувствую. Солнышко скоро и через хребет перевалит, а мне пора искать дорогу отсюда, пока от холода руки с ногами не отказали и я не замерз как полярник у теплого моря. Никого над собой я не вижу, только обычный прибрежный пейзаж равнодушно глядит на меня. Дескать, много вас таких на меня вылезало. Метрах в десяти подымается высокий обрыв из разнослойных пород. Часть таких слоев мергеля наискось, как ребра из говяжьей туши, торчит из берега. Я раньше, бывало, когда на таком берегу купался, за подобный выступ заходил и переодеться мог, не нарушая общественного благонравия. До обрыва – галечный пляж, который здесь тоже обычен. Найти песчаный – это надо очень постараться. Я таких лично ближе Анапы не знаю, но допускаю, что не везде был. На обрыве растут дубы, чьи корни частью свешиваются с него. Посередке расселина, которую промыла небольшая речка. По ней можно и на обрыв подняться. Сейчас воды в ней почти не видно, но мне бы не помешало попить. Когда воды немного, речка уходит через галечный пляж, как через фильтр, ну и волны моря тоже замывают ее устье галькой. Такое вот и у речки Мысхако, и у Озерейки, и у множества мелких речек. Насчет Дюрсо не помню, был я там так давно, что этой детали память не сохранила. Заграждений я совсем не вижу, кроме естественных неудобств, а вот минами надо заняться. Подтянул к себе винтовку и стал использовать обломок штыка как щуп. Держать так винтовку было тяжело, в минах я не разбирался совершенно, поэтому, найдя, не знал бы, что с ней делать, кроме как обойти стороной. Но штыком и руками ковырял галечную россыпь. Для полного счастья не хватало еще и колышков, чтоб проход отмечать, но где ж я их здесь найду? Пару деревяшек найти еще можно, но не на весь путь. Руки тряслись, тело тоже сотрясала дрожь, во рту – аж прямо пустыня Сахара и вся соль ее, какая там найтись может. Но не вечно же будут длиться эти десять метров, а там, в расселине, будет земля помягче, речкой принесенная, да и можно попробовать по этому ребру породы взобраться.

Вот в него никто мину не засунет, ибо недаром такую породу в просторечии зовут «трескун». Одно из происхождений такого названия: когда кинешь кусок такого камня в костер, он там трещит и может даже брызнуть осколком, как граната, но сам по себе камень слоистый и боится даже несильного удара лопатой или каменюкой потверже. Кое-где можно его и голой рукой расшелушить. Когда мой крестный путь до речки закончился и я уже был готов попытаться встать, сверху раздался раскатистый хохот.

Он ударил по мне хуже, чем пулемет, прямо-таки раздавил и размазал по пляжу. Ибо такого я не ожидал. Я ждал очереди, снаряда с другого берега, того, что мой псевдощуп наткнется на минный взрыватель, но не этого. Когда мозги смогли прийти в себя, я вскинул голову и увидел над обрывом двоих в красноармейской форме. Значит, это вы тут стояли, на меня смотрели, а теперь ржете, аки жеребцы стоялые! Хорошо же вам, паршивцам, было смотреть, как человек корячится, и совесть в вас не взыграла, что мне б легче было идти, чем так ползать и мину искать! Я собрал последние силы, прокашлялся и выдал им очередь ругательств. В дело пошел малый загиб, и из него они узнали, что я думаю о них и об их предках и потомках. Но эти жеребцы заржали снова, и тот, что был слева, сказал:

– Узнаю морячков! Сам еле ползет, но как ругаться – не забыл!

– И ругалка не размокла в море! – добавил второй и заржал снова.

Вот крокодилы низколетающие, не учили вас, идолищ, караульной службе! Постояли бы в карауле с мое, так работали бы по уставу и не ржали!

Я попытался встать и не смог. Ноги совершенно не держали, и сил ни на что не было, даже на то, чтоб в сознании оставаться.

Глава вторая

Очнулся я от теплого прикосновения к лицу. Что это было? Открыв глаза, я понял, что меня разбудило: солнечный зайчик, отразившийся от стекла форточки. Глянул вокруг: какое-то помещение вроде сельского дома, в комнате еще пяток кроватей, кроме моей. Пол чистый. А на кроватях спят трое. Ох, это явно больница, раз у вот этого парня на голове шапка бинтов, а у вон того из-под одеяла торчит гипсовый «сапожок». Значит, что-то с мной случилось. И правда, чувствую я себя отвратно, как тогда, когда у меня брюшной тиф был, и сейчас явно температура высокая. Как только глаза продрал, было всё ничего, но прошла какая-то минута, и вот уже наваливаются жар и слабость. Стоп, вот вчера я плавал через бухту и промерз при этом как цуцик, но это вот было со мной или не со мной, или вообще приснилось?