Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями

Сначала подозреваемая объявила, что ей известен мотив убийства. И даже известно, кто преступник: двадцатитрехлетняя Маргарита Сысоева. В ответ на расспросы плела откровенную чушь насчет каких-то съемных квартир, беременностей и гнева матери, от которого можно было укрыться только в Нижнем Новгороде, не ближе. Хлебников даже несколько рассердился. Исаева сразу не произвела на него впечатления уравновешенной женщины. Но это уже было чересчур.

Вдвойне «чересчур» все стало, когда через полтора часа, перед самым концом рабочего дня, к следователю явилась сама Маргарита Сысоева и сухо сообщила, что желает сделать признание. Убила бабушку. То есть не бабушку, а троюродную тетю, Елизавету Пудовкину. Тело спрятала, но неудачно. За что убила? Была выведена из себя оскорблениями в адрес родителей.

«Аффект ощутила!» – пояснила Рита, старательно выговаривая двойную эф.

Дмитрий Хлебников не мог знать, что Валера Грабарь рассказал своей подруге, как ее отец с дядей крались под сень лесных зарослей со зловещим видом. И вернулись очень нескоро, собранные и молчаливые. Он это наблюдал своими глазами, потому что торчал у окна, выходящего в сад, – ждал, когда любимая примчится к нему с благодарностью на устах.

«Папка старуху убил», – поняла Рита. Не вынес оскорбления маслом. Ничего он в бытностью свою снабженцем не крал, слишком робок был для этого, если говорить начистоту. Но если уж Елизавета Архиповна вцеплялась в одну идею, то разносила ее потом, как репейные колючки, по всем окрестностям.

Рита была девушка здравомыслящая, критично оценивающая отца и очень его любившая. Из этого сочетания вырос план.

Прийти с повинной. Покаяться. Если она этого не сделает, отца точно загребут. Улики отыщут, отец с дядей не могли не наследить. И пойдет Галка Исаева на свободу, а папа с Гришей – в тюрьму. Еще и срок дадут больше как соучастникам. «Предварительный сговор» – вот что она вычитала в Сети, пока размышляла, что сообщит следователю.

Выглядеть все должно так, чтобы не подкопались. Самое главное – убедить отца, чтобы молчал. Но тут у Риты был козырь.

Она выложит беременность на стол. Не то чтобы плюхнется животом, живота-то как раз у нее никакого и не было, не успел пока вырасти. Но растолкует отцу, что суд проявит к ней снисхождение, примет во внимание ее положение, а если и не примет, родившую освободят по условно-досрочному, она в законе прочитала.

А потом она сбежит в Нижний Новгород, подальше от позора.

Последнюю фразу она, забывшись, подумала вслух.

– От какого позора? – подозрительно спросил Валера.

Рита подняла на него заплаканные глаза и поняла, что больше врать не в силах.

Господи, и ведь переспала-то с этим Асютовым единственный раз, когда явилась к нему в больницу после того, как Грабарь отделал его в том злополучном бою. Хотела вроде как сострадание к побежденным проявить. С Пашкой Асютовым они еще в детстве играли, он давно был в нее влюблен. Рита его пожалела.

Ну и…

Она сама не могла бы объяснить, как все случилось. Сдуру, по-глупости! И не влюблена она была в него, и даже не нравился он ей! Но такой он был жалкий на больничной койке, такой нелепый, когда полез с ней целоваться и обниматься, что Рита ослабела и не стала сопротивляться.

Вскоре Асютов разбился в аварии.

А потом бац – и беременность.

О тестах на отцовство она никогда не слышала. Страх, что родится ребенок, похожий на голубоглазого блондина Асютова, что все вокруг будут тыкать пальцем в их семью и хохотать, превращал Риту в боксерскую грушу, на которой отрабатывали удары двадцать боксеров сразу. Если бы на душе могли оставаться синяки, Рита ходила бы вся желто-фиолетовая.

И она придумала, что сбежит.

Оставит их всех – и верного Валерку, и мать, готовую грудью заслонить непутевого своего ребенка от всех насмешек, и трепетного отца, обожающего ее. Не позволит, чтобы они, такие хорошие, страдали и мучились из-за нее.

А ребеночка станет одна растить.

Сама все испортила – самой и разгребать. А Валерка пострадает, а потом найдет себе другую девушку, честную.

Именно это она, глотая слезы, и выложила Грабарю.

Даже прощения просить не стала – и так ясно, что нет ей прощения.

– Не мой ребенок? – осоловело переспросил Грабарь.

– Я не знаю!

Валера потер бритую голову.

– И ты, значит, того… Уехать собралась?

Рита молча кивнула.

– В Нижний?

Еще один кивок.

– Подальше от меня?

Рита даже кивнуть не смогла, только вздохнула тяжело.

– Ну дууууура! – восхитился Грабарь. – Во дура! Я бы тебя нашел бы! Нижний – ха! – чо там искать-то!

Рита сжала губы:

– Зачем бы ты меня искал?

В характере Валеры было бы ответить «рыло начистить». Но вместо этого Грабарь удивленно, как о само собой разумеющемся, сказал:

– Пацана растить.

– Какого еще пацана?

– Нашего.

Рита посмотрела на Грабаря. Валера глуповато таращился на нее, и ее охватила злость.

– Ты что, не понял?.. – яростно начала она, потому что даже у тупости Грабаря должны были быть пределы.

– Это ты не поняла! – перебил он.

Рита осеклась.