Черный рассвет (original mix)

Я же в свою очередь продолжал жить от выходных до выходных на протяжении всего января. Будние дни в основном были посвящены тому, чтобы достать героина и раскумариться. Чаще всего происходило так: я выходил из дома вместе с мамой и сразу отправлялся к Фитилю, чтобы потом вместе с ним поехать за дозняком, после чего мы иногда шли к нему домой, если там никого не было, или напрашивались к кому-нибудь в гости с предложением попить пивка, которое мы покупали по ходу. А когда не получалось ни того, ни другого, то просто тусовались и залипали в каком-нибудь подъезде. В большинстве случаев мы приобретали наркотики на мои деньги, которые я поднимал за выходные в клубе, но иногда и у Никитоса водились гроши с каких-нибудь очередных движений, в которых он продолжал участвовать. Бывало и такое, когда к нему обращались за помощью, чтобы достать наркоты, и мы брали по несколько раз в день через того же цыгана, что и себе. Естественно, в таких случаях Фитиль отсыпал нам довольно внушительную часть порошка. С неминуемой быстротой на нас двигалась «система», словно огромная снежная лавина, готовая переломать наши хрупкие кости под своей холодной тяжестью. Наверное, все так бы и продолжалось, если бы у меня не случился очередной неприятный разговор с мамой, к которому в принципе все и шло.

– В общем, так! Если в течение этой недели ты не находишь работу, то в пятницу вечером я приезжаю в твой долбаный клуб и устраиваю там скандал! Рассказываю руководству обо всех твоих приключениях и потребую твоего увольнения!

– Как же ты заебала меня! Сколько можно!? – с ненавистью ответил я хриплым от наркотика голосом.

– Как ты со мной разговариваешь!? Ты посмотри на себя! Не человек, а какое-то ничтожество! Уже даже соседи шушукаются между собой и говорят, что ты наркоман!

– Да тебе-то что? Путь пиздят что хотят! Недоноски опущенные! Своей жизни нет, вот и обсуждают чужие! Этих выродков хлебом не корми, только дай кого-нибудь обсудить! А ты не думала, что они, может, мне просто завидуют, а!?

– Тебе!? Ты в своем уме вообще? Чему тебе можно завидовать!? С учебы отчислили, работы нет, девушки нет, и это они еще про твой гепатит не знают!

– Ну пойди расскажи им еще об этом! Пусть самоутвердятся за мой счет! Ведь их никчемные чада так и не выбились в люди, а стали унылыми, безликими, провинциальными пустышками. Которые обречены волочить жалкое существование в этом гнилом захолустье! А я, в отличие от них, нашел хоть какую-то возможность заниматься тем, что мне действительно нравится. Но ты хочешь сделать из меня такую же серую мышь, как и они, чтобы только не слышать за своей спиной шепот их осуждения, а когда у тебя это получится, то это осуждение перейдет в надменную ухмылку злорадства от того факта, что остервенелая толпа в очередной раз обломала мечты и надежды еще одному энтузиасту, который посмел из нее выделиться в попытке стать счастливым и свободным человеком. Но толпе этого не надо! Потому что в ней привыкли мучиться и страдать! – на повышенных тонах произнес я.

– Что ты несешь!? Какие чада!? Какая толпа!? Какие мыши!? Неужели ты не понимаешь, что счастливому и свободному человеку не надо употреблять наркотики, чтобы быть таковым!? Ему не надо пить, курить, колоться, выхватывать передозировки и болеть гепатитом С в конце концов! Ты придумал себе каких-то абстрактных врагов (толпу) и пытаешься с ними бороться, обвиняя их в своем несчастье! Мол, они тебе мешают выделиться!? Пожалуйста, выделяйся! Кто тебе мешает!? Но ты всего лишь хочешь оправдать свое положение, перекладывая при этом ответственность на других! Как раз-таки в нашем гнилом захолустье, как ты выразился, так и принято делать!

– Ты так нихера и не поняла из того, что я тебе сказал!

– Возможно! Но с каждым разом я все больше понимаю одно, что лучше бы рак добил меня тогда, чем мне пришлось наблюдать то, что сейчас с тобой происходит, – сказала мама и заплакала.

Даже сквозь наркотический кумар эти слова пронзили меня до глубины души, словно осколок разбитого зеркала, в котором перед замахом я едва ли успел разглядеть свои убитые глаза с узкими как булавочная иголка зрачками. Эта фраза была сказана с таким отчаянием, что больше была похожа на приговор, чем на эмоциональный всплеск.

– Прости меня, – сказал я и обнял маму, прижавшись к ней влажной от слезы щекой. – Я просто запутался и потерял контроль. Но это временно, обещаю, что скоро все изменится.

– Я очень на это надеюсь и молюсь о том, чтобы это скорее произошло.

И в тот момент, произнося эти слова, я в них свято верил. Я верил и думал, что у меня просто наступил сложный период в жизни, и что когда-нибудь он пройдет, оставив лишь печальный опыт. Но, как оказалось впоследствии, это был не жизненный период, а сама жизнь. Сколько потом я давал подобных обещаний себе и другим людям, пожалуй, сосчитать будет сложно. Да и ни к чему это, ведь после каждой подобной «клятвы» меня все больше и больше угнетало чувство вины, стыда, сожаления и обреченности. И единственным спасением от этих чувств было снова пойти и употребить. Замкнутый круг.