Черный ростовщик

Первая попавшаяся им на глаза таверна была чем-то средним между зданием и навесом. У нее было две с половиной стены. Две нормальные, а на третью бревен хватило лишь на нижнюю половину и угловой столб, который и поддерживал крышу. Под крышей было чисто и уютно. Прямо-таки домашняя атмосфера, которую приятно дополняли две миловидные и очень шустрые девушки в красных платьях, подававшие на столы. Должно быть, именно это заставляло посетителей мириться с той мерзкой кислятиной, что здесь пытались выдать за вино. Впрочем, трактирщик — высокий крикливый старикан в драном черном колете на голое тело, распоряжавшийся из-за стойки, как капитан с полуюта, — не питал никаких иллюзий по поводу качества товара, и цена была соответствующе низкой.

Зато собрать сведения о Брамсе оказалось более чем просто. Даже не требовалось никого расспрашивать. Казалось, все разговоры были только о нем или к нему сводились. Достаточно было просто слушать, но живая натура дона Себастьяна не позволяла ему быть безучастным зрителем, и он привычно-непринужденно влился в общий разговор.

На остров Брамс вернулся вчера, уже поздним вечером. «Серебряная лань» вошла в гавань на закате. Гавань тут, конечно, одно название — как не преминул пожаловаться кто-то из рассказчиков — просто изгиб берега между двумя рифами. Рифов вокруг Мартиники вообще великое множество, и потому любая более-менее безопасная стоянка близ берега — уже гавань. Возвращаясь же к «Серебряной лани»: в гавань она вошла, как чужая. Бриг двигался медленно, под одним парусом, постоянно проверяя глубину. Обитатели Ле-Франсуа даже заподозрили, что корабль был кем-то захвачен, но, как оказалось, Брамс по-прежнему оставался его хозяином. А вот команда была полностью новой.

Пятеро из них, по виду сущие головорезы, сошли с ростовщиком на берег. Их тела — всех пятерых — нашли этим утром в придорожной канаве. Никто, как водится, ничего не видел и не слышал. Гибель брига, напротив, наблюдали многие. «Серебряная лань» запылала под утро. Полыхала так, что и дождь был пламени не помеха. Стоявшие рядом корабли торопливо поднимали паруса, рубили якорные канаты и отползали в сторону. Кое-кто спустил на воду шлюпки, чтобы помочь команде «Серебряной лани». Не в спасении корабля, конечно — бриг полыхал на зависть любому брандеру,[52] — но хотя бы в спасении жизней. Шлюпки брига горели наравне со всем остальным, и обожженные люди с криками бросались за борт. К сожалению, погода не располагала к спасательной операции. Выловили всего троих, да и те скончались. Двое — от ожогов, один — от рубленой раны, что, разумеется, наводило на мысль: этот пожар был не случаен. А когда и тех пятерых нашли — все сомнения отпали.

Кто-то уж было подумал: все, конец Брамсу! Да не тут-то было! Ночные злоключения, должно быть, сильно ударили его не только по карману, но и по памяти. Напрочь забыв, что он сам же исключил конкретный срок уплаты из всех своих договоров с должниками, Брамс потребовал немедленно деньги на бочку. А чтобы никто не подумал, что это шутка такая, пусть и отдающая дурным вкусом, ростовщик призвал на помощь Джона Эйвори.

— Имя вроде английское, — нахмурился Эспада.

— Так он и есть англичанин, — кивнул их очередной собеседник. — Один из людей Моргана. Ага, того самого, Генри. Но у Джона свое дело под его крылом. Он долги на островах выбивает.

— Или мозги из должников, если те не платят, — добавил его сосед.

— В смысле, кто должен Моргану? — уточнил Эспада.

— Да не только, — махнул рукой первый собеседник. — Тут все, кому должны, его нанимают. А он, понятное дело за процент, долг и взыскивает.

— А если денег нет? — поинтересовался падре.

— Тогда хана должнику, — хмыкнул сидевший напротив француз в таком длинном парике, что локоны свисали до пояса. — Сердца у Джона точно нет, у него вместо него кошелек. А, кстати, вот и он. Легок на помине, черт английский.

Эспада повернул голову Джон Эйвори оказался высоким и сильным человеком с резкими и вместе с тем четкими чертами лица. Словно вырубленными, но вырубленными искуснейшим из плотников. На голове был повязан ярко-красный платок, концы которого, сходясь сзади, перехватывали длинные черные волосы, и те свисали, как конский хвост. Белая рубаха была самого простого покроя, а накинутая поверх красная куртка определенно служила хозяину не первое десятилетие. Черные штаны были заправлены в высокие кожаные сапоги. Широкая перевязь не могла похвастаться ни единым узором, и ее ширина определялась не желанием вместить максимум красоты, а банальным удобством. В целом, у Джона не было ничего общего с местными франтами, стремившимися выделиться на всю имеющуюся в кармане сумму. Его одежда была простой, практичной и удобной.

Удобной прежде всего для боя. Ничто не болталось и не цеплялось. Куртка, как разглядел Эспада, была из толстой кожи и в бою служила своему хозяину хорошей защитой. Шпага на перевязи и кинжал на поясе вписывались в его облик так органично, что казались его неотъемлемой частью. Чтобы научиться так носить оружие, надо было сродниться с ним.