Черный русский. История одной судьбы

Все эти нововведения были причиной большого беспокойства и неудобства для многочисленных константинопольских иностранцев, включая несколько тысяч русских беженцев, оставшихся после отъезда около двухсот тысяч таких же. Некоторые из них, в том числе Фредерик, пытались получить турецкое гражданство. После недолгого колебания новая республика решила не давать его большому числу не имеющих гражданства иностранцам, после чего еще больше людей покинуло страну. Что касается русских, даже хотя их удостоверения личности больше не действовали после того, как их родина перестала существовать, они могли путешествовать на основании «нансеновских паспортов», которые Лига наций начала выдавать в 1921 году. Если бы Фредерик не заявлял все это время, что он американец, он, вероятно, тоже мог бы получить такой паспорт. Фритьоф Нансен и Фредерик, кстати, встретились 9 июня 1925 года, когда Нансен, норвежский лауреат Нобелевской премии мира, во время своего визита в Константинополь зашел в «Максим». Но к тому времени для Фредерика уже было слишком поздно говорить правду, да и «Максим» демонстрировал тогда слишком большие успехи, чтобы ему хотелось уехать.

* * *

К весне 1926 года Фредерик нашел заведение, которое будет его ответом на казино «Йылдыз» Серра. Примерно в десяти милях вверх по Босфору от Константинополя, на европейской стороне находится живописная бухта с городом Ферапия (ныне – Тарабья), популярным среди богатых местных жителей и иностранцев убежищем от городского шума и летнего зноя. Богачи строили там роскошные виллы, иностранные дипломаты – «летние посольства». Было в том месте и несколько хороших гостиниц и ресторанов прямо на воде, обдуваемых освежающими бризами.

Свою «Виллу Том» Фредерик открыл там в начале июня; продолжал тем летом работать и «Максим». Фредерик щедро тратился на создание нового места, которое даст представителям константинопольских модных кругов все, чего они могли хотеть: изысканные обеды, танцы на террасе у воды под лунным небом, ансамбль «негритянского джаза», прекрасно иллюминированный сад, полный цветов, и постоянно меняющиеся развлечения: «венецианский вечер», «неаполитанская программа», «аристократический конкурс чарльстона», «гигантский матине». А когда вечернее представление подходило к концу, там устраивали грандиозные фейерверки.

Поначалу открытие «Виллы Том» казалось успехом: городские полуночники приходили, веселились, засиживались до зари. Но заведение было дорого открыть – и недешево содержать. К тому же возникла проблема в связи с его местоположением: Ферапия находилась вдвое дальше от города, чем Бебек, где Фредерик два года тому назад пытался открыть «Ля потиньер», и, похоже, большое расстояние лишало заведение многих клиентов. Фредерик понял, что, если он собирался убедить клиентов совершить поездку, ему нужно потратить дополнительные средства на обеспечение проезда из Константинополя. Через несколько дней после открытия он нанял и прорекламировал «роскошное судно» и обещал вернуть отдыхающих в город к двум часам ночи. Но это не повысило посещаемости. Доходы Фредерика той весной и летом перестали расти. Ему пришлось экономить на выплатах по счетам и других расходах, в точности как это было несколькими годами ранее.

На этот раз одной из его первых «жертв» стала его собственная дочь Ольга. Годом ранее, в июле 1925-го, вместе со своим русским мужем она смогла перебраться из Румынии в Париж, где была зачислена в студенты. В предыдущие три года Фредерик поддерживал ее внушительными ежемесячными суммами, но, когда перед открытием «Виллы Том» его расходы возросли, он перестал посылать ей деньги, и по непонятной причине связь между ними оборвалась. Ольга с беспокойством ждала несколько месяцев, до июля 1926 года, когда она пошла к американскому генконсулу в Париже, Роберту Скиннеру, за помощью – узнать, что случилось с ее отцом. Скиннер, в свою очередь, связался с Алленом в Константинополе, сообщив, что Ольга «очень обеспокоена» и «совершенно без гроша». Ответ Аллена был настолько короток, как того требовал протокол: он подтвердил адрес Фредерика в «Максиме» и объяснил, что поскольку Фредерику было отказано в американской протекции, «наше ведомство <…> не может оказать какого-либо воздействия на него или как-то иначе интересоваться им». После этого обмена письмами в конце июля 1926 года о дальнейшем общении между Ольгой и ее отцом ничего не известно.