Казалось, что время шло по-другому и тогда, когда приезжие путешествовали по России, – из-за ее больших размеров. Ландшафт был преимущественно плоский, пейзаж – монотонный. Пассажирам, направлявшимся в Москву, после пересечения российской границы с Восточной Пруссией в Вержболове предстояла 23-часовая поездка длиной в семь сотен миль. Поезд сонно полз со скоростью двадцать пять миль в час, с долгими остановками на станциях. Города и поселки были маленькие, стояли далеко друг от друга и чаще всего оказывались безынтересны. Мелькали мимо телеграфные столбы, вторя размеренному стуку колес поезда. Пруды и ручьи в конце мая, все еще переполненные после весенней оттепели, холодно блестели вдалеке. Березовые и хвойные леса, почти черные, прерывали зеленеющие луга, уходящие за горизонт. Было мало дорог, а на дорогах редко можно было увидеть хоть что-то, кроме какого-нибудь косматого крестьянина в телеге, запряженной медленно тащившейся лошадью.
Лучшую часть своего первого года в России Фредерик провел в путешествиях – он был в Санкт-Петербурге, Москве, Одессе, где вновь работал в гостиницах и ресторанах и присматривался к новому городу. В конце концов он поселился в Москве, и этот выбор примечателен. Санкт-Петербург, великолепная имперская столица на севере России, основанная по указу Петра Великого в 1703 году, выглядела как современный западный город – с широкими проспектами, большими дворцами и министерствами, способными соперничать со всем, что можно было видеть в Париже или Берлине. Большинство лучших ресторанов города, в которых мог работать Фредерик, принадлежали французам и немцам и отличались западными кухней и атмосферой. Одесса, крупный черноморский порт в тысяче миль к югу, тоже была современным, построенным по плану городом, отличающимся красивыми площадями и зданиями, озелененными улицами и духом космополитизма. Москва же, расположенная почти посередине между ними, постепенно росла на протяжении восьми веков, подобно дереву, прибавляющему кольца, и не была похожа ни на что из того, что Фредерик видел прежде.
Будучи изначально столицей молодого российского государства, Москва являлась историческим и религиозным центром страны. «Если какой-нибудь город и выражает характер и своеобразие своих жителей, – говорилось в «Бедекере», – то этот город – Москва». Первым, что поражало гостей города, были золотые купола в виде луковиц и кресты из трех перекладин, венчающие сотни православных церквей и сверкающие над крышами буквально повсюду. На рубеже XIX–XX веков большинство зданий в Москве были двух– или трехэтажными, лишь в центре было несколько домов повыше, поэтому церкви были видны издалека и едва ли какой-нибудь адрес в городе был дальше от церкви, чем в двух или трех улицах. Для западного человека русские церкви с их яркими красками и многочисленными куполами, устремленными ввысь, представляли экзотическое зрелище. Так, для Наполеона Бонапарта, когда он в 1812 году стоял на холме и обозревал Москву, перед тем как его армия начала вторжение, бесчисленные купола и колокольни, мерцающие вдали, были чем-то определенно восточным.
Оказавшись в центре города, путешественник наблюдал еще одно архитектурное чудо. На возвышенности у Москвы-реки стоял Кремль – огромная средневековая крепость обхватом в милю с лишним, состоящая из девятнадцати заостренных башен, которые возвышались над стенами высотой 65 футов, украшенными зубцами в форме ласточкиного хвоста. Рядом с ним простиралась Красная площадь, на краю которой стоял, словно взвиваясь в небо, собор святого Василия Блаженного – невероятный вихрь красочных форм, увенчанный многогранными и полосатыми куполами. Для москвичей этот ансамбль из крепости, площади и храма был благоговейным местом и живой связью с заветным прошлым. Первые цари, утвердившие величие Москвы и заложившие основы империи, были захоронены в стенах Кремля – в Архангельском соборе. Всех русских царей возили из Санкт-Петербурга в кремлевский Успенский собор на коронацию. И именно стоящая в Кремле колокольня Ивана Великого возвещала о коронации городу, империи и миру. «Над Москвой высится Кремль, – гласит русская поговорка, – а над Кремлем – только небо».