Стараясь казаться остроумным, Серполетти сначала как-то глупо вуалирует имя и род деятельности Фредерика, а затем дает в зашифрованном виде краткий очерк его биографии, которая, очевидно, была хорошо ему известна. Этот «гражданин», как Серполетти демонстративно называет его, «презренный» в родных «египетских колониях» (это намек на заявление Фредерика, его африканскую кровь, положение черных в Соединенных Штатах и первоначальный статус этой страны как английской колонии), приехал в Россию из Парижа лакеем, «отъелся на русских хлебах», воспользовался добрым русским характером, заработал много денег, стал старшим официантом в ресторане, метрдотелем и, наконец, владельцем увеселительного сада. Основной тезис Серполетти заключался в том, что, несмотря на такое скромное происхождение и на незаслуженный успех, – которому Серполетти сильно завидовал, – Фредерик «бравировал своим положением» и «относился негритянски-тупонадменно» к русским артистам, которых вдобавок называл «свиньями». Затем мы видим заключительный, весьма жестокий удар Серполетти – обвинение, выдвигать которое в России времен Первой мировой было столь же опасно, как и называть кого-то коммунистом в Соединенных Штатах 1950-х: Фредерик «с иностранцами в частности, а с немцами в особенности, был „закадыка”». Причина враждебности Серполетти понятна: Фредерик, по-видимому, предпочитал нанимать на работу в «Аквариуме» и «Максиме» иностранных артистов, а не коренных русских (включая Серполетти и его протеже).
Фредерик успешно противостоял этим обвинениям, продолжая демонстрировать свою русскость при всяком удобном случае – вплоть до того, что всего через несколько дней после удовлетворения его прошения о подданстве стал одним из руководителей большой патриотической демонстрации, начавшейся 19 мая 1915 года в Москве. Это был важный момент для воюющей России. Германское наступление в Галиции нанесло русским огромный урон, и отступление, которое поначалу было организованным, выродилось в «безумную вакханалию» по всему фронту: войска оставляли свои позиции, сотни тысяч гражданских беженцев устремлялись на восток. Объединенное германское и австро-венгерское наступление продолжалось пять месяцев. К октябрю 1915 года русская армия не только утратила все, чего добилась, но и была оттеснена на сотню миль назад и потеряла территорию, которая с конца XVIII века была русской Польшей.
Однако к концу мая масштаб разворачивавшейся катастрофы все еще был в Москве не виден, и – в атмосфере бодрого патриотизма – московский Красный Крест запланировал трехдневную акцию под названием «На табак солдату». Утром 19 мая несколько тысяч актеров и прочих артистов из театров-варьете со всего города собрались в саду «Аквариума», который Фредерик и Царев предоставили в качестве пункта сбора. Участники организовались в длинную процессию и выдвинулись в 4 часа дня, направившись вниз по Тверской улице к Кремлю. Возглавляли шествие актеры «Аквариума» – они ехали в украшенных фургонах, одетые в национальные костюмы стран-участниц Антанты. За ними следовали многочисленные группы людей, повозки и платформы на колесах. Участников было несколько тысяч, и они собирали вокруг себя огромные толпы зрителей.
Как только на Красной площади показалась голова колонны, на Лобном месте – высокой круглой каменной платформе, обычно используемой для оглашения высочайших манифестов, – окруженный множеством священников епископ начал молебен. На платформу вынесли из близлежащей часовни Иверскую икону Божьей Матери – издавна почитаемую москвичами в качестве «чудотворной», – а также другие иконы и хоругви из находящегося в нескольких десятках ярдов храма Василия Блаженного. Вокруг собрались раненые солдаты из московских госпиталей, сопровождаемые сестрами милосердия. Остальную часть огромной площади – от устремленных ввысь побеленных стен Кремля до изысканно украшенных фасадов Верхних торговых рядов – заполнили десятки тысяч людей: мужчин с непокрытыми головами и женщин, стоящих на цыпочках, чтобы лучше видеть, или даже держащих своих детей на вытянутых руках, – в то время как епископ, священники и дьяконы распевали молитвы за отважных воинов, императора и его «августейшего семейства», за всех истинно верующих русских православных христиан в эту пору ужасных страданий. Над толпой воцарилось полное благоговения молчание. Золотые и парчовые одеяния священнослужителей блестели в лучах полуденного солнца, сладкий ладан дымкой струился из их позванивающих кадильниц, и звуки песнопений в исполнении басовитого мужского хора подымались, опускались и вновь подымались. В конце службы вся огромная людская масса запела гимн «Боже, царя храни», повторяя его снова и снова. Актеры «Аквариума», возглавлявшие шествие, держались вместе возле памятника Минину и Пожарскому, двум русским национальным героям войны за освобождение Москвы от поляков в XVII веке.