— Ну что, подумал над домашним заданием? Спрашиваю еще раз: зачем ты сюда приехал? Зачем Юрцев тебя вызвал?
Как и ожидалось, ничего нового мы не услышали. Разговор застрял на мертвой точке. О чем бы я ни спросил Заваруева, он даст ответ, который я не смогу опровергнуть, а раскручивать его можно было, только поймав на лжи. Вся беда в том, что его нельзя бить. Даже если он не выдержит и что-то расскажет, следы побоев не укроются от его старшего брата Юрцева. Раз били — значит, проговорился. Значит, мы теперь что-то знаем. Значит, мы опасны. Задача передо мной стояла примитивно простая: развязать Заваруеву язык так, чтобы об этом никто не узнал. Сам он, надо думать, трепаться не будет. Чем же его зацепить?
Внезапно Паша Яковчик с грохотом отодвинул стоявшую на его пути табуретку и выскочил из дома. Снаружи до нас донеслись характерные звуки — его рвало. Я схватил заварочный чайник, снял крышечку и принюхался. Нет, ничем не пахнет. Из чашек тоже не было никакого постороннего запаха. И вкус чая не был странным… Неужели все-таки Заваруев бросил в чай какую-то гадость? Но если бросил, то только в чашки, а не в заварку, ведь он тоже пил этот чай на наших глазах.
Я выбежал на крыльцо. Паша сидел на траве белый как снег и глубоко дышал.
— Что, Паша? Болит где-нибудь? Режет? Колет? Может, у тебя язва? Гастрит? — судорожно спрашивал я, всматриваясь в его покрытое испариной лицо.
Он отрицательно покачал головой.
— Нет, ничего такого не было никогда, — ответил он едва слышно. — Голова кружится…
— Ты приляг, — посоветовал я и рванул обратно.
Кажется, я все понял. Этот запах духов… Дурак я, надо было раньше сообразить. Хорошо, что вовремя спохватился.
На кухне я перешагнул через лежавшего на полу Заваруева и приник ухом к газовому баллону, на котором большими красными буквами было выведено «Пропан». Так и есть, с едва слышным шипением из баллона выходил газ.
Теперь картинка выстроилась. Уж как Заваруев разлил Катины духи, я не знаю, приемов существовало множество, и какой из них он использовал, сейчас уже было не важно. Собрал лужицу тряпкой и бросил на кухне. Запах сильный и стойкий, он перешибет все, в том числе и запах газа. Окна открывать нельзя, комары налетят. Литвак уже отрубился, скоро и двое других заснут. А потом — одно из двух. Или они надышатся пропаном так, что уже не проснутся, или проснутся и кто-нибудь из них щелкнет зажигалкой, чтобы прикурить. И все. Как просто… Поэтому Заваруев и не хотел идти в дом, отравиться боялся.
Концентрация газа в кухне была выше, чем в комнате, поэтому Катя и Руслан еще ничего не чувствовали. Если они и испытывали легкую дурноту, то ведь столько выпито, что и не удивительно. А Паша среагировал первым, видно, организм послабее, или индивидуальная непереносимость.
Мы с Сергеем и Юрой Мазаевым кинулись выволакивать всю кинематографическую элиту на воздух. Труднее всего пришлось с Литваком, его никак было не добудиться. В конце концов мы с Мазаевым взяли его за ноги-руки и вынесли из домика, аккуратно сложив на травку подальше от дома. Молодые вышли сами, во всю мощь горланя жестокий романс про белую и алую розы, одна из которых была как попытка несмелая, а другая, надо думать, алая, была как мечта небывалая.
Сладкоголосые певцы глотнули кислорода и сами увяли мгновенно, едва опустившись на заботливо разложенное на земле одеяло.
Пашу Яковчика уложили на заднее сиденье в машине Лисицына, сам Сергей сел за руль, Юра Мазаев рядом с ним.
— Ты хорошо подумал, Слава? — уже в третий, кажется, раз спросил Мазаев. — Давай я все-таки останусь.
— Нет, — твердо ответил я. — Я должен быть один, иначе ничего не получится.
Машина скрылась за деревьями, а я вернулся в дом и плотно притворил за собой входную дверь. Заваруев смотрел на меня с ужасом, как на сбежавшего из клиники сумасшедшего.
— Значит, так, Костя, — медленно сказал я, усаживаясь на табуретку рядом с ним. — Все уехали. Мы с тобой остались одни. Газ идет. Следишь за моей мыслью?
Он затравленно кивнул.
— Если ты мне сейчас быстренько все расскажешь, я тебя освобожу, и ты пойдешь дышать свежим воздухом в полное свое удовольствие. Если ты будешь тянуть и мямлить, я потеряю сознание, и тогда тебя уже никто отсюда не выпустит. Ты будешь нюхать сладостный запах пропана до тех пор, пока не сдохнешь здесь вместе со мной. Усвоил?
— Ты сумасшедший? — спросил он, облизывая пересохшие губы. — Чего тебе надо от меня? Чего ты ко мне привязался?
— Теряешь время, Костя. Меня уже подташнивает, кислородное голодание, сам понимаешь. Сколько времени я смогу продержаться, сказать трудно, так что ты поторопись, а то не успеешь и останешься тут загорать. И не вздумай делать вид, что отрубишься быстрее меня. Пока я смогу двигаться, я буду приводить тебя в чувство и ждать, чтобы ты мне все рассказал. Ну как тебе мои условия?
— Вынеси отсюда баллон, идиот, или хоть окна открой, ведь помрем оба, — произнес Заваруев, стараясь говорить уверенно.