— Я однажды встречал Брома. Хладнокровный каналья, насколько я помню. — Он улыбнулся. — И ты такая же. Большинство людей мучаются после того, как убивают в первый раз. Тебе хоть бы что.
— На кону стоит многое… мой дом, мой народ, честь моей семьи… — Она опустила голову. — Пока Канарн занят врагами, я не могу позволить себе быть чрезмерно чувствительной.
Глава девятая
Брат Ланри в городе Ро Канарн
— Фултон, поторопись, — обратился Ланри к бывшему содержателю таверны, который толкал тележку следом за ним. — Темнеет уже.
— А почему бы вам самому не толкать ее? — буркнул Фултон, на лбу которого выступили капли пота.
Ланри положил руку на его плечо и улыбнулся.
— Потому что я старый толстяк с больной спиной, и, если бы я толкал тележку, мы бы добрались до места только к завтрашнему утру, — пошутил священник.
Ланри старался сохранять бодрость духа, несмотря на то что город лежал в руинах; со дня смерти герцога Эктора люди смотрели на него как на своего защитника. Жестокости войны не могли вынудить его покинуть свой дом, а кроме того, будучи служителем Коричневой церкви, он мог не бояться пыток и смерти, которые ждали его сограждан. За последний месяц ему пришлось немало насмотреться и на то и на другое. Коричневые священники служили той стороне сущности Одного Бога, которая была связана с бедностью и милосердием, и Ланри посвятил жизнь заботе о жителях Ро Канарна. Он был единственным священником в городе, и сначала герцог Эктор едва терпел его присутствие. Ланри потребовалось много времени, чтобы убедить герцога в своих добрых намерениях, и сейчас, спустя двадцать лет после того, как он построил свою небольшую Коричневую часовню, в нем нуждались сильнее, чем когда-либо прежде.
Он улыбнулся про себя, вспомнив, как взял свою тяжелую палицу с железным наконечником и присоединился к гвардии герцога, защищавшей город. Он почувствовал некоторое смущение, когда ему действительно удалось ударить какого-то Красного рыцаря дубиной по голове, и втайне надеялся, что тот остался жив. Ланри не был воином, но он знал, что его долг — сражаться за свой дом вместе с другими мужчинами Канарна.
Они провезли тележку через главную площадь, по направлению к канцелярии лорда-маршала, окна которой выходили на пристань. Певайн убил маршала и занял каменное здание канцелярии, вел себя, словно герой-победитель, и время от времени судил тех, кто ему не нравился. Рыцарь-наемник казнил столько людей, что Ланри даже не хотел вспоминать об этом, и сейчас в заботах священника нуждалось меньше половины прежнего населения города. Они по-прежнему ждали от него помощи, но в душе ему хотелось плакать над ними, над тем, что пришлось перенести его народу. Он видел, как дети умирали от голода; в городе не хватало чистой питьевой воды, началось распространение заразных болезней. Певайн ежедневно выдавал священнику некоторое количество воды, но его едва хватало на сто человек, и Ланри пришлось установить очередность получения воды для горожан. Если человек получал воду сегодня, назавтра ему приходилось обходиться без нее. Священник очень жалел их, но благодаря такой системе большинство людей пока оставались в живых.
— А что, если просто подождать, пока они не напьются и не вырубятся, и тогда набрать еды столько, сколько нужно? — предложил Фултон, когда они приблизились к башне Мирового Ворона.
— Интересная мысль… но тогда будь добр, расскажи мне, что происходит с тобой на следующий день после большой попойки? — ответил Ланри, стараясь говорить терпеливо.
— Просыпаешься с головной болью… я, по крайней мере.
— А теперь подумай: что сделают эти люди, когда они «проснутся с головной болью» и поймут, что мы украли у них пищу и воду?
Трактирщик поразмыслил над этими словами.
— Наверное, они отправятся нас искать, — признал он.
— Терпение сейчас для нас — основное оружие, друг мой, — мягко сказал Ланри и положил руку на плечо Фултона, чтобы его утешить. — Запомни мои слова: скоро ты снова сможешь открыть свою таверну.
Ланри старался сохранять оптимизм в разговорах с жителями Канарна и даже заходил настолько далеко, что выражал надежду на возвращение молодого лорда Бромви в качестве освободителя. Однако на самом деле Коричневый священник был близок к отчаянию и знал, что бесполезно цепляться за эту жалкую надежду.