Черный телефон

Неожиданно Уайетт заплакал. Он уже и не помнил, когда в последний раз плакал. Схватив бумажки, выпавшие из сумки миссис Презар, он попытался их скомкать и прижать к ране, но пользы от них было столько же, сколько от шарфа. Малюсенькие белые клочки не впитывали кровь, а только липли друг к другу. В тусклом свете удалось разглядеть выписку по кредитной карте; на листочке стоял красный штамп: «Платеж просрочен». Уайетт собрался полностью вытряхнуть сумочку, – вдруг там что-то найдется, – но передумал, скинул куртку и стащил с себя белую футболку, в которой обычно ходил на работу, потуже свернул и прижал к ране, надавив на нее обеими руками и почти всем своим весом. Из-за сумерек казалось, что белая майка светится, но потом на ней появилось и стало увеличиваться темное пятно. Почему-то вспомнилось, как Сара прижимала к языку салфетки, и как быстро они пропитывались кровью. Эта ассоциация – Бакстер с перерезанным горлом – Сара Кенсингтон с проколотым языком – породила необычную мысль: молодые страдают ради любви, калечат свои юные тела, и только для того, чтобы понравиться тем, кто их и так любит.

Левая рука Бакстера вдруг поднялась. Увидев ее краем глаза, Уайетт едва не вскрикнул – так неожиданно было зрелище чего-то призрачно-белого, двигающегося в темноте. Пальцы Бакстера тянулись к горлу, и Уайетт придумал. Он взял эту руку и прижал к компрессу на шее. Потом нащупал правую ладонь мальчика и положил поверх левой. Отпустил – руки Бакстера остались на месте. Пусть не очень плотно, но они прижимали футболку к ране.

– Я на минутку, – сказал Уайетт. Его дико трясло. – Позову на помощь. Добегу до дороги, поймаю кого-нибудь, и отвезем тебя в больницу. Все будет хорошо, только руки не убирай. Все будет хорошо, обещаю.

Бакстер безучастно смотрел вдаль. Этот отсутствующий взгляд Уайетту не понравился. Он встал и побежал. Через несколько метров притормозил, стряхнул левую кроссовку и побежал дальше.

Уайетт бежал, глубоко вдыхая сырой холодный воздух и ничего не слыша, кроме шлепанья своих ног. Ему стало казаться, что раньше он бегал быстрее, что в детстве для бега ему требовалось меньше усилий. Очень скоро закололо в боку, и он, как ни старался, уже не мог сделать глубокий вдох. Наверное, все от курения. Уайетт нагнул голову и продолжал бежать, кусая губы и стараясь не думать о боли в боку. Оглянувшись, он увидел, что убежал совсем недалеко. И снова заплакал. И начал молиться, с каждым выдохом выбрасывая на бегу слова.

– Господи, умоляю, – шептал Уайетт в февральскую тьму. Он бежал и бежал, словно ничуть не приближаясь к шоссе, а только дергаясь между базами: его опять одолело чувство неизбежного поражения. – Господи, помоги мне… Пусть… я буду… бежать… быстрее… пусть… я буду… бежать… как раньше…

Последний поворот, – и показалось шоссе. Под фонарем стоял автомобиль, золотистый седан с выключенными мигалками на крыше. Полиция, с облегчением подумал Уайетт. Забавно: он только что вспоминал свое метание между базами, а это, возможно, как раз Трит Рэндэлл.

Полицейский вышел из машины и стоял у двери; в сумерках виднелся лишь темный силуэт.

Уайетт закричал и призывно замахал руками.

Накидка

Перевод Елены Корягиной

Мы были еще маленькие. Меня звали Красная Стрела, и я спасался от брата на высохшем вязе в углу двора. Брата никак не звали. Он просто ждал в гости приятелей и хотел, чтобы меня вообще не было, но тут я ничего не мог поделать: я – был.

Я взял его маску и пригрозил, что открою приятелям его истинное лицо. Брат пообещал наделать из меня котлет и стоял внизу, швыряя в меня камнями. Кидался он как девчонка, а я быстро залез туда, куда он не доставал.

Брат уже вышел из возраста, когда играют в супергероев, и потому все были удивлены его увлечением. Целые дни перед Хеллоуином он разгуливал в костюме человека-стрелы, такого быстрого, что земля под ним плавится, когда он бегает. Хеллоуин прошел, и брат больше не желал быть супергероем. Более того, он хотел, чтобы все забыли, что он вообще им был, да и сам предпочел бы забыть, но я ему не давал – сидел на дереве с его маской, а в любой момент могли прийти друзья.

Вяз высох много лет назад. При сильных порывах ветра от него отламывались ветки и рассыпались по лужайке, а под ногами потом долго потрескивали кусочки коры.

Брат не стал меня преследовать, считал это ниже своего достоинства. Я был в восторге, что опять удрал.

Сначала я бездумно лез вверх – видно, впал в какой-то лазательный транс, наслаждаясь высотой и своей детской ловкостью. Брат крикнул, что ему на меня наплевать (первейшее доказательство обратного), но я-то еще не забыл, почему полез на дерево. Присмотрев себе крепкую, горизонтально идущую ветку, на которой можно было посидеть, болтая ногами и доводя брата до бешенства, я расправил на плечах накидку и полез выше.