Черный телефон

Бобби потянулся к ней и стиснул руками ее узкую спину. Зажмурил глаза, чувствуя, как его заливает идиотское счастье, – наверное, впервые с тех пор, как он переехал сюда, обратно к родителям. Ни дня в Монровиле не прошло без того, чтобы он не вспомнил о Хэрриет. Он скучал и думал про нее, представляя сцены вроде нынешней – ну не совсем нынешней, как-то не мечтал он, что оба они будут расписаны под гниющие трупы, – но в остальном похоже.

Каждое утро, просыпаясь в своей спальне над родительским гаражом, он ощущал тоску и вялость. Лежал на комковатом матрасе, глядел в потолочные окна, такие запыленные, что через них любое небо казалось тусклым и размытым, и понимал, что вставать незачем. Хуже всего были воспоминания о том, как подростком он просыпался здесь же с чувством своей безграничной силы, заряженный энтузиазмом на весь грядущий день. И если мечты о встрече с Хэрриет и о возвращении старой дружбы, если эти утренние фантазии, которые часто становились эротическими – сарай ее отца, спина на цементном полу, раскинутые в стороны ноги в так и не снятых носках, – если эти мечты волновали кровь и давали хоть каплю силы, то пусть их. Остальные мысли несли в себе горечь.

Они еще не разомкнули рук, когда рядом раздался детский голос:

– А ты с кем обнимаешься, мам?

Бобби открыл глаза. Перед ними стоял маленький синелицый мертвец лет шести, с мягкими темными волосами, одетый в кофту с капюшоном.

Объятия Хэрриет разжались, ее руки медленно соскользнули, и Бобби увидел на пальце обручальное кольцо.

Он натянуто улыбнулся малышу. За шесть лет жизни в Нью-Йорке Бобби прошел тысячи проб, и у него наготове был целый каталог фальшивых улыбок.

– Привет, мартышка! Я – Бобби Конрой. Мы с твоей мамой крепко дружили, давным-давно, когда по Земле еще бродили мастодонты.

– А меня тоже зовут Бобби, – ответил мальчик. – Ты много знаешь про динозавров? Я тоже динозавр, большой-пребольшой!

Бобби как будто хлестнули, остро и больно. Он взглянул на Хэрриет, хоть и не хотел, просто не справился с собой, и увидел, что она тоже смотрит на него с напряженной, встревоженной улыбкой.

– Имя муж выбирал, – объяснила она, неожиданно похлопав Бобби по ноге. – В честь игрока «Янкиз». Он сам из Олбани.

– Я знаю про мастодонтов, – ответил мальчику Бобби, удивляясь, что его голос звучит довольно обыденно. – Огромные мохнатые слоны, величиной со школьный автобус. Они бродили по Пенсильванскому плато и роняли везде огромные мастодонские какашки, одна из которых потом превратилась в Питтсбург.

Расплывшись в ухмылке, мальчишка, однако, опасливо глянул в сторону матери – как ей понравилось, что речь вдруг зашла о какашках? Та снисходительно улыбнулась. А Бобби делано шарахнулся от детской руки.

– Это лучшая рана, что я видел за сегодняшний день! Из чего сделано?

На левой кисти мальчика не хватало трех пальцев. Бобби дернул за нее, ожидая, что она выскользнет из рукава, но под синим гримом ладонь оказалась живой и теплой, и мальчик потянул ее обратно.

– Нет, – объяснил он, – это правда рука. Она у меня всегда такая.

Бобби вспыхнул так, что уши загорелись, хорошо хоть под гримом было незаметно. Хэрриет коснулась его запястья.

– У него в самом деле нет пальцев, – подтвердила она.

Бобби глядел на нее, подбирая слова для извинения. Улыбка Хэрриет несколько выцвела, однако злости в ней не было, да и ладонь ее, лежавшая на его запястье, дарила надежду.

– Я сунул пальцы в настольную пилу, только я этого не помню, потому что был очень маленький, – пояснил мальчуган.

– Дин занимается деревообработкой, – добавила Хэрриет.

– А Дин тоже где-то тут бродит? – осведомился Бобби, вытягивая шею и комично озираясь, хотя, конечно, понятия не имел, как этот самый Дин выглядит. Оба этажа атриума в центре гипермаркета были заполнены людьми, загримированными все под тех же живых мертвецов. Одни сидели на скамьях, другие стояли группами – болтали, смеялись над уродствами друг друга, листали странички сценария. Гипермаркет был закрыт, на входах в магазины опущены стальные рольставни, и ни одного покупателя, только зомби и съемочная группа.

– Нет, он закинул нас сюда и поехал на работу.

– В воскресенье?

– У него своя лесопилка. Бревнам-то какая разница.

Игра слов вышла комичней некуда, и Бобби уже открыл рот, выбирая, какой из вариантов озвучить… как вдруг до него дошло, что шутки о работе Дина в разговоре с его женой и в присутствии пятилетнего сына могут быть приняты без восторга, невзирая на то, что в старшей школе они с Хэрриет были лучшими друзьями и звездной парой театра комедии «Умри со смеху». Поэтому он промямлил:

– Правда? Здорово.

– Мне нравится, как у тебя вот тут разрублено, – сообщил мальчик, показывая на бровь Бобби.

Скальп был рассечен, и кожа свисала по краям раны, обнажая бугристую кость.

– А скажи, тот дядька, что нас красил, был крутой?