Черный телефон

И тут он заметил девочек. Он не разглядел их с самого начала, молчаливых и неподвижных. Киллиан подходил к хижине сзади, но лес обступал ее и спереди, и с боков. Там, в папоротниках, они и сидели, на коленках, спиной к нему. Воскресные платья, в льняных волосах – длинных, чисто вымытых и тщательно расчесанных – медные гребешки. Что они делают, видно не было, обе почти не шевелились.

Он стоял и разглядывал их, застывших, коленопреклоненных. Одна обернулась – личико сердечком, глаза ледяной голубизны – и окинула его ничего не выражающим взглядом. Вторая повернула голову следом за первой и чуть-чуть улыбнулась. Этой было лет семь на вид, серьезной сестре – около десяти. Киллиан приветственно поднял руку. Девочка без улыбки еще раз смерила его глазами и отвернулась. Он не мог разглядеть, над чем они склонились; что бы это ни было, оно полностью владело их вниманием. Младшая тоже не помахала в ответ, но вроде бы кивнула, прежде чем отвернуться. Тишина и молчание показались Киллиану гнетущими.

Он пересек двор, подошел к задней двери – бурая от ржавчины, она выгнулась наружу и кое-где отходила от рамы, – снял шляпу и хотел было подняться по ступенькам, чтобы постучать, когда внутренняя дверь отворилась, и за ней возникла женщина. Киллиан застыл со шляпой в руках и просительной гримасой на лице.

Женщине можно было дать и тридцать, и сорок, и пятьдесят. Лицо высохло, как от недоедания, губы были тонкими и бесцветными. С пояса фартука свисало посудное полотенце.

– Добрый день, мэм, – заговорил Киллиан. – Я очень голоден. Не найдется ли у вас чего? Хотя бы куска хлеба?

– Вы что, сегодня совсем не ели?

– Нет, мэм.

– А как же бесплатные завтраки в «Добром сердце»? Почему туда не пошли?

– Да я понятия не имею, где это, мэм.

Она коротко кивнула.

– Хорошо, я поджарю вам тост. И яичницу, если хотите. Будете?

– Конечно. Уж коли сготовите, так на дорогу не брошу.

Так всегда говорил Гейдж, когда ему предлагали больше, чем он просил, и хозяйки хохотали в ответ на его слова. Эта, впрочем, хохотать не стала, возможно, потому, что Киллиан не был Гейджем, и в его устах шутка звучала иначе. Она лишь кивнула еще раз, сказав:

– Договорились. Вытирайте ноги о… – и осеклась, увидев его башмаки. – Ну и обувь. Как войдете, просто снимите ее и оставьте у двери.

– Хорошо, мэм.

Перед тем как подняться на крыльцо, Киллиан оглянулся – девочки по-прежнему сидели спинами к нему, не обращая ни на что внимания. Он вошел, стянул с себя башмаки и протопал по холодному линолеуму босыми грязными ногами. Стоило наступить на левую – и щиколотку жалила странная боль. Когда он сел, на сковороде уже шкворчали яйца.

– Неудивительно, что вы покалечились. Я ведь знаю, откуда вы тут, возле моего дома. Вы и те, что заходили раньше, – начала женщина, и Киллиан подумал, что она имеет в виду вырезанный на дереве крест, но она вела речь про другое. – Потому что за четверть мили от нас поезд тормозит, когда идет по дуге, и все вы прыгаете, чтобы не наткнуться на Арнольда Удава в Нортгемптоне. Так? Вы ведь там спрыгнули?

– Так, мэм.

– Боялись Арнольда?

– Да, мэм. Слыхал я, что с этим типом лучше не встречаться.

– По правде говоря, самое ужасное в нем – кличка. А так-то он никому не страшен. Он старый и толстый, и если кто-то из вас бросится прочь от него, он выдохнется, не успев разбежаться. Да Альфред и бегать-то не станет. Разве что услышит, что где-то по дешевке распродают бургеры. Зато поезд подходит к повороту со скоростью миль тридцать в час, да и на повороте не очень-то замедляется. Прыгать с него гораздо опасней, чем попасть в участок в Нортгемптоне.

– Да уж, мэм, – согласился Киллиан, потирая левую ногу.

– В прошлом году оттуда пыталась спрыгнуть беременная, врезалась в дерево и сломала шею. Слышите меня?

– Да, мэм.

– Беременная, совсем девочка. Бродяжничала вместе с мужем. Вам стоит поделиться этой историей с остальными. Лучше не слезать с поезда, пока он не остановится. Вот ваша яичница. Тост джемом намазать?

– Если не трудно, мэм. Благодарю вас, мэм. Слов нет, как пахнет!

Держа в руках кухонную лопатку, женщина облокотилась на столешницу и следила за тем, как Киллиан ест. А ел он жадно. Оба молчали.

– Что ж, – сказала хозяйка, когда тарелка опустела, – поджарю-ка я еще парочку.

– Да нет, не нужно. Вполне хватит.

– То есть добавки не хотите?

Он заколебался, не зная, что ответить. Вопрос был непростой.

– Хотите, – определила она и разбила в сковороду еще два яйца.

– Смотрюсь настолько голодным?

– Не то слово. Как бездомный пес, рыщущий на помойке в поисках объедков.

Когда она снова поставила перед ним тарелку, он сказал:

– Если вам нужно что по дому сделать, мэм, я буду только рад.

– Спасибо, ничего не надо.

– А все ж таки подумайте. Я ценю, что вы меня в кухню пустили. Я не какой-нибудь там, работы не боюсь.

– Откуда вы?

– Миссури.

– Так и думала, что с юга. Забавный выговор. А направляетесь куда?

– Не знаю.

Она прекратила расспросы и смотрела, как он ест. Потом вышла, оставив его одного.