Черный тюльпан

— Это вы доктор Корнелиус ван Барле? — спросил судья, хотя он прекрасно знал молодого человека. Он в этом отношении действовал согласно правилам правосудия, а оно, как известно, придает допросу сугубо важный характер.

— Да, это я, метр ван Спеннен, — ответил Корнелиус, вежливо раскланиваясь с судьей. — И вы это отлично знаете.

— Выдайте нам спрятанные документы, подстрекающие к мятежу.

— Подстрекающие к мятежу? — повторил Корнелиус, ошеломленный таким обращением.

— О, не притворяйтесь удивленным.

— Клянусь вам, метр ван Спеннен, я не знаю, что вы хотите этим сказать.

— Ну, тогда, доктор, я вам помогу, — сказал судья. — Выдайте нам бумаги, спрятанные у вас в январе сего года предателем Корнелием де Виттом.

В уме Корнелиуса словно что-то озарилось.

— Вот вы и начинаете вспоминать, не правда ли? — сказал ван Спеннен.

— Конечно, но вы говорите о подстрекательских бумагах, а таких у меня нет.

— Итак, вы отрицаете?

— Безусловно.

Судья обернулся, чтобы окинуть взглядом весь кабинет.

— Какую комнату в вашем доме называют сушильней? — спросил он.

— Мы как раз в ней находимся.

Судья заглянул в небольшую записку, лежавшую поверх других бумаг, которые находились в его руке.

— Хорошо, — сказал он с уверенностью и повернулся к Корнелиусу. — Вы мне выдадите эти бумаги? — спросил он.

— Но я не могу, господин ван Спеннен, эти бумаги не мои, они мне отданы на хранение и потому неприкосновенны.

— Доктор Корнелиус, — сказал судья, — именем Штатов я приказываю вам открыть этот ящик и выдать мне спрятанные там бумаги.

И судья пальцем указал на третий ящик шкафа, стоящего у камина.

Действительно, в этом ящике и лежал пакет, который главный инспектор плотин передал своему крестнику; было очевидно, что полиция прекрасно осведомлена обо всем.

— Ах, вы не хотите, — сказал ван Спеннен, увидев, что ошеломленный Корнелиус не двигается с места. — Тогда я открою сам.

Судья выдвинул ящик во всю его длину и раньше всего наткнулся на десятка два луковиц, заботливо уложенных рядами и снабженных надписями, затем он нашел и пакет с бумагами, который был точно в том же виде, в каком его вручил своему крестнику несчастный Корнелий де Витт.

Судья сломал печать, разорвал конверт, бросил жадный взгляд на первые попавшиеся ему листки и воскликнул грозным голосом:

— Ах, значит, правосудие получило не ложный донос!

— Как, — спросил Корнелиус, — в чем дело?

— О, господин ван Барле, бросьте притворяться невинным и следуйте за мной.

— Следовать за вами? — воскликнул доктор.

— Да, потому что именем Штатов я вас арестую.

Именем Вильгельма Оранского пока еще не арестовывали. Для этого он еще слишком недавно стал штатгальтером.

— Арестовать меня? — вскричал Корнелиус. — Что же я такого совершил?

— Это меня не касается, доктор, вы объяснитесь с вашими судьями.

— Где?

— В Гааге.

Корнелиус в полном изумлении поцеловал кормилицу, падающую в обморок, пожал руки своим слугам, обливающимся слезами, и двинулся за судьей. Тот посадил его в карету как государственного преступника и велел как можно быстрее везти в Гаагу.

VIII НАЛЕТ

Легко догадаться, что все случившееся было дьявольским делом рук мингера Исаака Бокстеля.

Мы знаем, что при помощи подзорной трубы он во всех подробностях наблюдал встречу Корнелия де Витта со своим крестником.

Мы знаем, что он ничего не слышал, но все видел.

Мы знаем, что по тому, как Корнелиус бережно взял пакет и положил его в тот ящик, куда он запирал самые драгоценные луковицы, Бокстель догадался о важности бумаг, доверенных главным инспектором плотин своему крестнику.

Как только Бокстель, уделявший политике куда больше внимания, чем его сосед Корнелиус, узнал об аресте Корнелия де Витта как виновного в измене государству, он сразу же подумал, что ему, вероятно, достаточно сказать только одно слово — и крестник будет так же арестован, как и его крестный.

Однако, как ни возрадовалось сердце Бокстеля, он все же сначала содрогнулся при самой мысли о доносе и о том, что донос может привести человека на эшафот.

Но в злых мыслях самое страшное то, что злые души постепенно сживаются с ними.

К тому же мингер Бокстель поощрял себя следующим софизмом:

«Корнелий де Витт — плохой гражданин, раз он арестован по обвинению в государственной измене.

Что касается меня, то я честный гражданин, раз меня ни в чем не обвиняют, и я свободен как ветер.

Поэтому, если Корнелий де Витт — плохой гражданин, что является непреложным фактом, раз он обвинен в государственной измене и арестован, то его сообщник Корнелиус ван Барле является не менее плохим гражданином.

Итак, раз я честный гражданин, а долг всех честных граждан доносить на граждан плохих, то я, Исаак Бокстель, обязан донести на Корнелиуса ван Барле».

Но, может быть, эти рассуждения, как бы благовидны они ни были, не овладели бы так сильно Бокстелем и, может быть, завистник не поддался бы простой жажде мести, терзавшей его сердце, если бы демон зависти не объединился с демоном жадности.

Бокстель знал, каких результатов добился уже ван Барле в своих опытах по выращиванию большого черного тюльпана.