Черный тюльпан

— Тише, тише, именем Господа, умоляю вас, тише!

— О, если вы мне не откроете, — кричал Корнелиус в порыве бешенства, — я сломаю решетку и перебью все, что мне здесь попадется!

— Мой друг, сжальтесь надо мной!

— А я говорю вам, Роза, что не оставлю от камеры камня на камне.

И несчастный обеими руками, сила которых удесятерилась его гневом, стал с шумом бить в дверь, не обращая внимания на громкие раскаты своего голоса, разносившиеся по гулкой спирали лестницы.

Перепуганная Роза напрасно старалась успокоить эту неистовую бурю.

— Я вам говорю, что я убью этого мерзавца Грифуса, — буквально рычал ван Барле, — я вам говорю, что я пролью его кровь, как он пролил кровь моего черного тюльпана!

Несчастный начал терять рассудок.

— Хорошо, хорошо, — говорила дрожавшая от волнения Роза, — только успокойтесь. Я возьму ключи, я открою вам, только успокойтесь, мой Корнелиус.

Она не докончила: раздавшийся вдруг рев прервал ее фразу.

— Отец! — закричала Роза.

— Грифус! — завопил ван Барле. — Ах, изверг!

Никем не замеченный среди этого шума, Грифус поднялся наверх.

Он грубо схватил свою дочь за руку.

— Ах, ты возьмешь мои ключи! — закричал он прерывающимся от злобы голосом. — Ах он мерзавец, это чудовище, этот заговорщик, достойный виселицы! Это твой Корнелиус! Так ты соумышленница государственного преступника!? Хорошо!

Роза с отчаянием всплеснула руками.

— А, — продолжал Грифус, переходя с тона яростного и негодующего на холодный иронический тон победителя. — А, невинный господин цветовод! А, милый господин ученый! Вы убьете меня; вы прольете мою кровь! Очень хорошо, не нужно ничего лучшего. И при соучастии моей дочери? Боже мой, да я в разбойничьем вертепе, я в воровском притоне! Ну хорошо. Все это сегодня же будет доложено господину коменданту, а завтра же узнает обо всем этом и его высочество штатгальтер. Мы знаем законы. Статья шестая гласит о бунте в тюрьме. Мы покажем вам второе издание Бейтенгофа, господин ученый, и на этот раз хорошее издание! Да, да, грызите свои кулаки, как медведь в клетке, а вы, красавица, пожирайте глазами своего Корнелиуса! Предупреждаю вас, мои овечки, что теперь вам уже не удастся благополучно заниматься заговорами. Ну-ка, спускайся к себе, негодница! А вы, господин ученый, до свидания; будьте покойны, до свидания!

Роза, обезумев от страха и отчаяния, послала воздушный поцелуй своему другу; затем, вероятно осененная внезапной мыслью, она бросилась к лестнице, говоря:

— Еще не все потеряно, рассчитывай на меня, мой Корнелиус.

Отец в раздражении следовал за ней.

Что касается Корнелиуса, то он постепенно отпустил решетку, которую судорожно сжимали его пальцы, голова его отяжелела, глаза закатились, и бедный цветовод тяжело рухнул на плиты своей камеры, бормоча:

— Украли! Его украли у меня!

Тем временем Бокстель, выйдя из тюрьмы через калитку, открытую самой Розой, с тюльпаном, обернутым широким плащом, бросился в двуколку, ожидавшую его в Горкуме, и исчез, не предупредив, разумеется, своего друга Грифуса о столь поспешном отъезде.

А теперь, если читатель согласен, когда мы увидели, что Бокстель сел в двуколку, последуем за ним до конца его путешествия.

Он ехал медленно: быстрая езда могла повредить черному тюльпану.

Но, опасаясь, как бы не запоздать, Бокстель заказал в Делфте коробку, обложенную изнутри прекрасным свежим мхом, и поместил туда тюльпан. Цветок был столь нежно окутан со всех сторон, а воздуха над ним было столько, что экипаж мог быстро катиться без всякого риска повредить тюльпан.

Утром следующего дня Бокстель, измученный усталостью, но торжествующий, прибыл в Харлем и, чтобы скрыть следы кражи, пересадил тюльпан в другой сосуд, фаянсовый же горшок разбил, а осколки бросил в канал. Затем он написал председателю общества садоводов письмо о своем прибытии в Харлем с тюльпаном совершенно черного цвета и остановился с неповрежденным цветком в прекрасной гостинице.

И там он ждал.

XXV ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВАН СИСТЕНС

Покинув Корнелиуса, Роза приняла решение: или она вернет ему тюльпан, украденный Якобом, или больше никогда не будет встречаться с узником.

Она видела отчаяние несчастного заключенного, двойное безысходное отчаяние: с одной стороны — неизбежная разлука, так как Грифус открыл тайну и их любви и их свиданий; с другой стороны — крушение всех его честолюбивых надежд — надежд, лелеемых им в течение семи лет.

Роза принадлежала к числу тех женщин, которые легко падают духом из-за пустяка, но полны сил перед лицом большого несчастья и в самом же несчастье черпают энергию, чтобы побороть его.

Девушка вошла к себе, осмотрела в последний раз комнату, чтобы убедиться, не ошиблась ли она, не стоит ли тюльпан в каком-нибудь из уголков, куда она не заглянула. Но Роза напрасно искала: тюльпана не было, он был украден.