Черный треугольник. Дилогия

Учитывая, что большинство бандотделов губернских ЧК – и в России и на Украине – работало в таком тесном контакте с органами уголовного розыска, что никто не мог толком разобраться, где кончается бандотдел, а где начинается уголовный розыск, я не сомневался, что смогу получить от Приходько исчерпывающие сведения об Уварове, его окружении и загадочном нужнике, где помимо «перстня Калиостро» хранились, видимо, другие интересные вещи. Но увы, каждый человек – неизменный должник. Как муха в паутине, он постоянно бьется в бесчисленных долгах: товарищеском, родственном, долге чести, совести, приличия. Я же бил по рукам и ногам опутан долгом гостеприимства. И этот проклятый долг мешал сразу же приступить к делу. Расплачиваясь по нему, следовало вначале побеседовать не о каких-то там спекулянтах валютой, а о вещах солидных, серьезных, волнующих каждого честного и солидного гражданина: о положении на фронтах, о том, что творится в деревне, о снабжении продовольствием в Харькове и Москве, о совещании в ВЧК, на которое и приехал Приходько. Потом нужно было выразить сочувствие бандотделу Харьковской ЧК, который пока не может ничего найти из расхищенных бандой Лупача экспонатов музея, кроме изъятых у Кробуса двух гемм и медали работы Витторио Пизанелло…

Что поделаешь! Мы лучше, чем кто бы то ни было, можем понять те трудности, с которыми сталкиваются сотрудники бандотдела. Но нет никаких сомнений, что рано или поздно Харьковская ЧК вернет народу все, что хранилось в музее. Что же касается нас, то мы со своей стороны постараемся оказать харьковчанам посильную помощь…

И вот тут моя тирада была прервана коротким, но внушительным «ни», произнесенным нашим гостем. Хотя я не был знатоком украинского языка, но все-таки понимал, что «ни» обозначает «нет».

– Простите?… – выставил вперед свою остроконечную бородку Борин. – Вы отказываетесь от сотрудничества с нами?

– Ни.

– П-постой, Сергей Яковлевич, п-постой, – сказал Сухов, имевший привычку переходить с человеком на «ты» после первой же кружки чаю. – Что – «ни»?

– Не лезь попередь батьки в пекло, – остановил его комиссар бандотдела. Он не торопясь допил чай и, не прибегая уже к «украинской мови» (как я потом узнал, несмотря на свою фамилию, он всю жизнь прожил в Костроме, а в Харьков его забросила гражданская война), сказал:

– Мы не три музейных экспоната нашли, а двести.

От неожиданности Павел обжегся кипятком и заговорил по-украински:

– Скильки?!

– Двести, друг ситцевый.

– Пяток, мабуть?

– Двести.

– Брешешь, – сказал Павел и смолк, исчерпав, видимо, свой скромный запас украинских слов.

Приходько с треском раздробил белоснежными зубами кусочек сахара и протянул Павлу пустую кружку:

– Плесни еще…

– …парубок, – подсказал я.

– Во-во, парубок, – обрадовался он и, поставив на стол кружку с дымящимся чаем, солидно сказал:

– Брешут, парубок, тильки собаки у околицы, а я не брошу.

– Ну врешь, – миролюбиво поправился Павел.

– Ни, – не согласился Приходько. – Привираю – да, но не вру. Да и привираю-то самую малость. Избави бог от вранья. Я за правду держусь, как дитя за подол матери. Меня правде отец еще в отрочестве учил. Да как! Сколько лет прошло, а учебное то место и по сей день чешется! Как сяду – так тут же о правде и вспоминаю. Так что о вранье ты зря.

Борин улыбнулся: Приходько ему нравился.

– А «малость»-то… велика? – деликатно спросил он.

– С привиранием?

– Да-с, ежели позволите.

– Да нет, – заверил его Приходько. – Тильки для счету. Ровненько чтоб было.

– Вроде как бы для округлости?

– Для ее самой.

– А списочек-то имеется? – с той же деликатностью спросил Борин, стремясь уточнить размеры «малости», которая потребовалась Приходьке для «округлости».

– Имеется, имеется, – успокоил Борина Сергей Яковлевич. – Сейчас пошукаем.

– Мабуть, и н-найдем, – съехидничал Павел.

– Найдем, парубок, найдем, – заверил его Приходько. Он извлек из офицерской полевой сумки сложенные вчетверо листы бумаги. – Дывись, парубок, и завидуй. Нашими доблестными ребятами найдено, изъято и возвращено трудовому народу сто шестьдесят девять экспонатов музея.

Действительно, в списке насчитывалось сто шестьдесят девять предметов.

Тут были златники Владимира Равноапостольного и восемь золотых монет Дмитрия Донского с именем хана Тохтамыша на оборотной стороне, пять золотых лидийского царя Креза, одна из двух серий исторических медалей, выбитых при русской императрице Екатерине II, геммы и многие другие ценности из богатейших коллекций музея.

В отличие от нас, харьковчанам было чем похвастать. И если Приходько округлил, то самую малость, причем эта «малость» действительно была невелика. Выходило, что Харьковскому музею возвращено более половины разграбленных Лупачом экспонатов.

– Ну как? – спросил Приходько.

– З-здорово, – откликнулся Павел.

– Так-то, парубок.

– Гляжу я на список, та й думку гадаю… – сказал я.

– У кого нашли, где нашли и как нашли? – подхватил Приходько. – За тем к вам и заявился.

– Кстати, мы тут письмо из Харьковского уголовного розыска получили относительно одной из вещей «Алмазного фонда», – сказал я.