Черный треугольник. Роман

Если буржуазных писак легко было припугнуть (а они боялись всего, в том числе и закрытия своих газет); офицеров, не ко времени затеявших игру в заговоры, - арестовать; анархистов, по мере возможности, блокировать в занятых ими особняках красногвардейскими отрядами, а для укрощения вечно пьяных «союзников» достаточно было усилить наряды милиции, то с церковным воинством дело обстояло много сложней. И среди мер, намеченных на начало марта, важное место отводилось демонстрации представителям Поместного собора привезенных из Саратова ценностей патриаршей ризницы, а также торжественная передача пресловутых ковчегов, в которых еще недавно хранились риза Иисуса Христа и часть ризы девы Марии. Среди этих «полномочных представителей», по замыслу Рычалова, обязательно должны были быть Антоний и Восторгов…

Хотя дело с расследованием ограбления было еще далеко не ясно (по моей формулировке), а по формулировке Рычалова - совсем не ясно, я не очень сопротивлялся предполагаемому осмотру. Я понимал, что страсти вокруг расхищения святынь нужно приглушить, а с анонимными листками, в которых Брестский мир заключался с помощью «священных сосудов», и вовсе покончить.

Смущало лишь одно. Учитывая роль ризницы в подготовляемом наступлении, пойдет ли Соборный совет на частичное саморазоружение? Ведь «расхищение святынь русского народа» - оружие. И оружие мощное. Недаром же один из членов собора, которому было поручено выяснить, в каком положении находится расследование, сделал такой доклад на очередном заседании, что каждому непредвзятому слушателю ясно: сокровища безвозвратно утеряны…

- Мы им пошлем официальное приглашение, - сказал Рычалов. - И попросим делегировать именно архиепископа Антония и протоиерея Восторгова. А ты дополнительно телефонируй секретарю патриарха, его юрисконсульту и ризничему. Правда, свой долг, как я уже говорил, вы покуда выполнили лишь на одну четверть… Но четверть эта оценивается все-таки в семь миллионов. Ко дню переезда правительства в городе нужно навести порядок…

III

Лучшего гида для депутации Соборного совета, чем ювелир патриаршей ризницы Федор Карлович Кербель, разумеется, не было. Он бы воспел потиры Валентиана III, рассказав архиепископу Антонию и протоиерею Восторгову подходящую к случаю легенду, и золотой с эмалью енколпий Бориса Годунова, и серебряную свечу времен Ивана Грозного, и шестикрылых золотых херувимов на украшенной жемчугом рипиде Филарета…

Но Кербеля, по некоторым соображениям, пришлось заменить Карташовым.

Профессор истории изящных искусств, сумрачный и задумчивый, сидел в углу кабинета и курил, сосредоточенно наблюдая, как струя серого дыма, извиваясь и клубясь, рассасывалась где-то под потолком. По его брюзгливому лицу было видно, что ему здесь все не нравится: давно не ремонтированный кабинет со шпалерами, покрытыми пятнами, беспрерывно входящий и выходящий Волжанин, с его косой челкой, тельняшкой и золотыми зубами, и, само собой разумеется, я.

- Может быть, еще раз осмотрите ценности? - предложил я.

- Я уже смотрел.

За те дни, что я его не видел, Карташов сильно сдал. Серыми и тяжелыми слоновьими складками обвисла кожа с недавно еще круглых щек, одряб тугой живот, поскучнели глаза. Даже золотая цепочка на жилете и та не блестела… Похоже, на нем стал сказываться продовольственный кризис, который в последние дни приобрел в Москве особую остроту.

- На хлебный юг не думаете податься?

- Уже думал и уже раздумал.

- Что так?

- Опасаюсь, батенька, - почти весело сказал он. - Я же круглый… Покачусь на юг, а там, глядишь, не удержусь и окажусь где-нибудь в Константинополе или Неаполе, а то и в Париж нелегкая занесет…

- И что же? - поддразнил я. - Ни талонов на продовольствие, ни революции, ни холода. Тепло, солнце. И водопровод небось работает.

- Да нет уж, увольте. Это для вас интернационал, а для меня - одна Россия. Кондовая, лапотная да сермяжная…

- Россия велика.

- Для кого как. В Москве мне привычней. Право, привычней.

Передо мной сидел прежний жизнерадостный Карташов.

- Анекдот вспомнил. Мне один примерный сельский хозяин, кулак по-нынешнему, душу раскрывал. Когда я часы на сало обменивал… Свиньи, говорит, и те предпочитают, чтобы их не на бойне, а в собственном свинарнике закалывали. Вот как!

- Рискованное сравнение…

- Со свинками?

- Вот именно, - подтвердил я и посмотрел на часы - приближалось время визита.

Карташов засмеялся своим булькающим смехом:

- Ханжеством изволите заниматься. После того как Чарлз Дарвин доказал, что хомо сапиенс происходит не от бога, а от обезьяны, - извините… Не все ли равно - свинья, обезьяна или какаду? Надеюсь, вас не шокирует, что Сократ, Ньютон, блистательный Наполеон и глубокомысленный Гегель - родственники гориллы или шимпанзе, что их пращуры держались за ветки хвостами и искали у себя блох! А свинья - тихое и добродушное животное. Особенно, когда сыта.