Черный цветок

Вернувшись в кухню, девушка достала из холодильника банку с молоком, поставила на стол и полезла в шкафчик за чашкой. И только протянула руку, как внутри все вдруг сжалось и стало тяжело. То же самое она ощутила прежде, чем увидеть раненого Степана.

Не успела Тома сделать несколько облегчающих вздохов, как услышала, что калитка громко хлопнула, и кто-то торопливыми шагами прошел по двору, поднялся на крыльцо и открыл дверь в сени.

– О господи! Господи! Тома! Девонька.

Тома открыла дверь и увидела переминающуюся с ноги на ногу запыхавшуюся Людмилу Евдокимову. Ее дом был в десяти минутах шагом и считался соседским потому – что Тома жила на окраине деревни.

– Машка! Машка моя, совсем хворая! Утром проснулась – огнем горит. Я ей от температуры дала, а она сбивается и наново вскакивает. Доктор в район уехала, а из города вызывать, так не дождешься их. Обещали, как с района приедет сразу к нам, а когда ж это будет!? А к обеду Машка еще и кашлять начала! Да так, что прям заходится. Я уж не знаю, что с ней, – причитая, женщина теребила край кофты и, то и дело, опускала и поднимала глаза, словно винилась в чем-то. – Ты… это… помоги. Я слыхала про Степана. Так может…

Тома, соглашаясь, кивнула и бросилась в маленькую кладовую. Схватила несколько подвешенных к крючкам холщовых мешочков, ступила на низенькую скамеечку, сняла с полки бутылку с настойкой и, вернувшись в сени, дала ожидавшей женщине знак, что готова.

Как бы там ни было, а отказывать Тома не имела права. Если она может быть хоть чем – то полезной, то сделает все, что от нее зависит.

Оказавшись на месте, не церемонясь, девушка быстро зашла в дом к Людмиле и направилась в комнату, где находилась больная. Сама догадалась, куда нужно идти, хотя никогда не была в этом доме. Некое чутье, опьяняющая тяга и запах беды вели ее к обессиленной девочке.

Маша лежала на кровати, вся мокрая и тяжело стонала. Для восьми лет она была слишком худенькой и маленькой, так что с натяжкой ей давали лет шесть, а коротко стриженые волосы порой выдавали девочку за мальчишку.

– Прошу! Только помоги! Помоги ей девонька. Все для тебя сделаю! – начала умолять забежавшая в комнату Людмила, но Тома резко обернулась и строго посмотрела на нее. Затем кивнула, указывая женщине на дверь и та поняла, что ее просят выйти.

На ребенка было тяжело смотреть. Тома понимала, что без врача здесь не обойтись, но пока он не появится, она будет сидеть возле девочки и помогать бороться с болезнью.

Разложив на подушке вокруг головы больной засушенный чабрец, Тома сняла с нее мокрые шерстяные носки и отложила на стул. Затем, плеснула на руку настойки и обтерла ею ноги и грудь Маши. Это должно было согреть ее легкие, а ароматические свойства чабреца помочь легче дышать. Девочка закашлялась и Тома, успокаивая ее, взяла за руку и начала гладить.

Перечитывая молитвы о спасении и исцелении, девушка чередовала их с заученными заговорами. В этот раз она была уверена, когда нужно читать одно, а когда другое. Вызывая силу, а затем передавая ее девочке, Тома получала немыслимое удовлетворение от того, что делает, но уже через некоторое время поняла, что слабеет.

И когда Маша стала дышать не так тяжело, решила сделать небольшой перерыв, отстранившись от нее. Некоторое время Тома просто сидела. Приложив руки к груди і мысленно питаясь воспоминаниями о бабушке. Положительные и добрые, они давали ей заряд. И только, когда чувство наполненности вернулось, девушка положила обе руки на грудь девочки и трижды повторила завершающий заговор.

У кровати малышки Тома просидела всю ночь, не сомкнув глаз. Иногда зовя Людмилу, заварить ту или иную травку или принести Маше горячее питье.

Периодически проверяя состояние девочки, она вновь углублялась в себя и мысленно благодарила бабулю за возможность и такой дорогой подарок – силу.

В том, что Маше уже ничего не угрожает, Тома была уверена и гордилась, что причастна к этому в прямом смысле. Пусть ладони невыносимо горели. Пусть кружилась голова, и земля уходила из-под ног, но она выполнила свой долг, значит день и ночь прожиты не зря.

За тем, что происходит в комнате, Людмила наблюдала втихаря, из-за косяка двери. Она боялась проронить лишнее слово и прервать то, что делала девушка. Злобно ругала не торопящегося с района доктора и снова следила за действиями соседки.

Увиденное пугало женщину и одновременно крепко вселяло надежду на быстрое выздоровление ребенка, а это было самым главным. Людмила хотела предложить Томе выпить молока или воды, но мельком завидя женщину у порога комнаты, девушка так странно смотрела на нее, что у Людмилы отпадала всякая охота потчевать гостью.

Врач приехала лишь в десять часов утра. Гордой и деловитой походкой вошла в дом, спросила, что случилось, а когда в ответ получила тираду упреков от Людмилы, недовольно покосилась на женщину и начала словесно отбиваться.

Тома еще раз проверила лоб девочки и поправила на ней одеяло, а когда Маша открыла глаза, улыбнулась.