Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Он то и дело поглядывал на молодую женщину и был бы рад заговорить с ней, но она только постанывала и не сводила глаз с прекрасного высокого неба. Один раз она подняла руки, словно желая кого–то обнять и притянуть к себе, но они сразу бессильно упали на песок.

Повернув голову набок, он мог без труда напиться речной воды. И он приник к ней, пил долго и жадно, как будто собирался напиться воды на всю жизнь. Тяжести на ногах он больше не ощущал, но зато и ног совсем не чувствовал, и он подумал: «А вдруг у меня их больше нет?» Спина горела так, будто он лежал на тлеющих угольях. Упершись руками в песок, он попытался сдвинуться с места. Это ему удалось. Но жгучая боль в спине не уходила. Похоже, она даже усилилась, стала невыносимой. И тогда он затих, лежа на боку и глядя на китаянку.

Вдруг эта женщина посмотрела на него, удивленно и вопросительно. И чем дольше она на него смотрела, тем скорее приходила в себя, пока наконец не поняла, почему она здесь. Взгляд ее сделался злым и даже диким.

— Монгол! — едва слышно проговорила она.

Это прозвучало как проклятье.

Тенгери силился улыбнуться, не зная, что ему еще сделать. Но он не сумел изобразить даже подобия улыбки. Он вдруг содрогнулся от мысли, что такая улыбка могла быть встречена как издевательство, не иначе: ведь она была одной из тех, кого они вместе с детьми и стариками погнали перед собой, чтобы заставить китайское войско отступить без боя. Так им приказали тысячники и сотники, и они повиновались, потому что обязаны были оказывать им полное повиновение, если сами не хотели умереть.

«Однажды смерть настигнет каждого из нас, — подумал Тенгери сейчас, когда женщина смотрела на него с такой ненавистью. — И кто знает, может быть, лучше умереть молодым, когда не успел еще натворить бед, чем поздно и кругом виноватым. Вот эта женщина, например, жила в своей деревне, как Герел у Керулена, а теперь должна умереть, хотя ничего плохого никому не сделала».

Женщина сместилась немного влево, и в ее руке оказался маленький кинжал.

— Монгол! — еще раз сказала она.

— Брось его! — сказал ей Тенгери по–китайски.

— Монгол! Монгол!

Она попыталась приблизиться к нему, перекатившись на другой бок, и уставилась на Тенгери. Но силы быстро оставили ее. Некоторое время она лежала на животе, уткнувшись лицом в песок, и стонала. Однако кинжал в руке сжимала крепко.

— Да брось ты его! — повторил Тенгери, и сказал это без угрозы в голосе, а скорее дружелюбно, со снисхождением. — Мы оба умрем здесь, зачем же тебе убивать меня до срока? Ты посмотри на небо! Оно у вас почти такое же красивое, как над моей ордой у Керулена.

Но китаянка не ответила, может быть, она и не поняла вовсе слов Тенгери. Она снова попыталась пусть ненамного, но приблизиться к нему. Теперь расстояние между ними было не больше шага.

«Она и впрямь хочет убить меня», — подумал Тенгери и показал ей свои руки: у меня, мол, никакого оружия нет, я не причиню тебе зла.

Однако это обстоятельство лишь подстегнуло ее. Женщина наверняка вспомнила, как они, безоружные и беззащитные, бежали к реке, чувствуя за спиной горячее дыхание лошадей монголов, и вот теперь они поменялись ролями: перед ней безоружный и беззащитный монгол. Она улыбалась. Может быть, неукротимая ненависть прибавила ей сил, и она приблизилась почти вплотную к Тенгери. Тут молодая женщина закашлялась, и из уголка рта со слюной потекла тоненькая ниточка крови. И когда она подняла руку с маленьким кинжалом, чтобы нанести удар, Тенгери уже нечего было опасаться: силы опять оставили женщину, рука опускалась помимо ее воли, и Тенгери не стоило большого труда отнять у нее этот кинжал. Она с удивлением смотрела на него, в ожидании, что теперь–то он наверняка убьет ее. Но во взгляде женщины не было и тени страха, она и не думала просить пощады, все та же ненависть светилась в ее глазах. Тенгери же отшвырнул кинжал подальше в воду.

— Вот так, — сказал он. — А теперь посмотри на небо и вспомни о чем–нибудь приятном…

Нет, он и сам не знал, что еще сказать. «Может быть, ей нет никакого дела до неба и ничего приятного в ее жизни не было?» — подумал он. Но как бы там ни было, сейчас женщина опять лежала на спине и действительно смотрела на небо. Тенгери очень хотелось, чтобы теперь, когда он бросил кинжал в речку, она посмотрела на него и улыбнулась. Но она и не думала улыбаться — смотрела себе на небо, и все.

Мысли об этой женщине овладели Тенгери, и на какое–то время он даже забыл о смерти. Но вот до него снова донесся шум от городской стены. «Они, как видно, топчутся на месте, — подумал он. — Да, это так. И если китайцы опять выйдут из Йенпина, а наши побегут, мне не жить».

Кто–то зашлепал ногами по воде, рыча при этом по–звериному. Судя по гортанным крикам, это был монгол. Он взывал к своим богам, проклинал Будду и китайцев. Монгол этот, похоже, свихнулся: орал что–то неразборчивое, плакал, сыпал проклятьями, через каждые несколько шагов плюхался в речку, поднимался снова и подходил все ближе и ближе.