Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Примерно к полудню бой в городе продолжался только за чертой крепостных стен: большая часть воинов — персов и турок, защищавших Бухару, — бежали ночью через «незамеченные» ворота, и на расстоянии дневного перехода от города монголы наголову разбили и рассеяли их.

Тенгери, находившийся в последних рядах своей тысячи, попал вместе с Тарвой и Баязахом в город позже многих других. На узких улицах, в переулках и на базарных площадях вповалку валялось множество убитых воинов и лошадей — своих и чужих. Некоторых мирных жителей стрела или меч поразили прямо на молитвенных ковриках, так что и после смерти их лица были обращены в сторону Мекки. Многие монгольские воины забавлялись тем, что заставляли почтенных горожан–купцов, ученых мужей, лиц духовного звания, мастеровых и ремесленников прислуживать себе как рабов. Им было велено мыть и поить лошадей, но кормить их не как обычно, а используя вместо яслей полки, на которых у грамотных стояли в домах священные книги, — в них–то и насыпалось зерно.

И лошади оскорбляли своим прикосновением дорогие сердцу каждого мусульманина предметы, связанные с отправлением культа. Муэдзинов заставляли прямо посреди мечетей забивать для воинов баранов и коз, а имамов — резать мясо на длинные узкие полоски. А тех кади и мулл, которые отказывались осквернять этим свои мечети, монголы за бороды стаскивали по каменным ступеням, волокли их к городским каналам, сбрасывали в воду и, не давая выплыть, орали:

— Ну, где ваш Аллах? Что же он не научил вас плавать? Что же он вас не спасает?

Старики, жавшиеся к стенам уцелевших домов, вопрошали друг друга и вслух, и взглядами:

— Что это значит? Что это за звери? Кто их наслал на нас? Неужели Аллах решил покарать своих верных слуг? За какие грехи?

Хотя внутренняя крепость еще не пала, Чингисхан с полудня объезжал город. Тенгери видел, как он поднимался на белом жеребце по главной улице Бухары в сопровождении Тули и тысячи телохранителей. Злобные и подозрительные, они прогоняли прочь с улицы немногих любопытствующих бухарцев, тыкали длинными копьями в цветущие кусты, обрамлявшие улицу, разбивали окна домов, когда вблизи от них проезжал хан, и убивали собак, метавшихся под ногами лошадей свиты.

— Вот это и есть дворец «Тени Аллаха» проклятого Мухаммеда? — спросил Чингисхан, указывая на самое высокое строение Бухары.

Сверкающее белизной, оно стояло во всем своем великолепии под заходившим уже солнцем.

— Это дом Аллаха, а не дом Мухаммеда! — объяснил ему городской старейшина.

Чингисхан некоторое время с удивлением разглядывал столб из светло–красного камня, подпиравший мощный Купол, потом покачал головой и начал подниматься верхом на белом скакуне по ступеням молельного дома и через выложенную бирюзовой плиткой арку въехал прямо в главную мечеть. За ним последовало множество народа: и свита хана, и его воины, а среди них и Тенгери с Тарвой и Баязахом. В мечети оказались персы, туркмены, таджики и турки, все уважаемые жители Бухары, которых еще совсем недавно бесстыдно унижали воины властителя, — их позвал сам хан, хотя его телохранители позаботились о том, чтобы ни один из бухарцев не оказался вблизи Чингисхана. А тот остановился посреди мечети на толстых пестрых коврах и оглядывал с высоты ее внутреннее убранство.

— Что это такое? — Вытянув правую руку, Чингисхан указал на позолоченное возвышение рядом с одной из белых колонн.

— Это мимбар. Отсюда мулла читает нам молитвы, — поспешил объяснить ему один из священнослужителей.

Чингисхан улыбнулся Тули, с величественным видом опустился с седла на ковер и приблизился к белой колонне. В мечети стало тихо–тихо. Поскольку ступеньки к мимбару находились за колонной, никто не видел, как Чингисхан поднимался, но все угадывали это по скрипящим звукам, раздававшимся все выше и выше. И вот он предстал перед всеми, великий и неодолимый властитель всех монголов. Он по пояс возвышался над позолоченной решеткой.

Подозвав к себе толмача, хан повелел ему:

— Объяви всем жителям этого города: «Я — Бич Божий!»

Персы, туркмены, турки и таджики повалились на колени. Те из них, кого уже успели избить или унизить подданные хана, надеялись хоть из его собственных уст услышать нечто более утешительное.

— Небо отдало вас в мои руки, — продолжал хан, — чтобы я покарал вас за содеянные вами прегрешения. На всех вас страшный грех!

«Какое он чудовище», — подумал Тенгери, вглядываясь в объятые ужасом лица жителей Бухары, в их остекленевшие от страха и беспомощности глаза.

— А самые великие грешники из вас — это ваши правители и их приближенные! — перешел на крик хан. — Они убили моих караванщиков, вы же терпеливо сносили все тягчайшие преступления этих убийц, Мухаммеда и Гаира!