Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

— Я знаю, что над постелью моего друга Темучина надругались, мне уже донесли об этом, и сердце мое саднит боль. Я знаю, что его грудь разорвана надвое, и моя печень воет, как волк. Чтобы отомстить, мы решили обрушиться на три племени меркитов: на удуитов, увасов и хаатов, и спасти нашу Борту. Один из их вождей, Тохтоай, кочует сейчас по степи Молодых Верблюдов. Буура—Кеере — этот мужчина начинает трястись от страха, когда слышит, как седельная кошма хлопает по крупу лошади, потому что принимает это за звук боевого барабана. Даир—Исун, второй вождь, разбил сейчас походный лагерь на острове Талхун, между реками Орхон и Селенга. А этот воин дрожит от страха, когда в закрытых колчанах начинают звенеть и дребезжать стрелы. Хаатай—Дормала, их третий вождь, кочующий сейчас по степи Ледяных Дыр, бежит со всех ног в Черный Лес, едва заслышит шелест травы на ветру. Мы спустимся вниз по реке Килхо на плоту из щетинницы и нападем на него. Мы проникнем в его шатер через зарешеченный верх и повалим опорный столб шатра. И когда мы сломаем священный столб, мы погоним перед собой весь его народ, так что лагерь опустеет.

Джамуха умолк, отпил несколько глотков чая с молоком и продолжил:

— Передай, Кара—Чоно, своему другу Темучину, моему старшему брату и хану Тогрулу: я, Джамуха, высоко поднял видный отовсюду флаг из шкуры яка. Заговорил сытым голосом обтянутый шкурой черного быка барабан. Я седлаю моего каракового жеребца. Я надел свой лучший кафтан, в руке у меня крепчайшее копье. На своих стрелах из персикового дерева я сделал зарубки. И теперь, прямо сейчас, мы идем на бой с меркитами! Повтори, Кара—Чоно!

Когда я повторил, он сказал еще:

— Договоримся так: когда мой старший брат, хан Тогрул, выступит в поход, он должен обойти по фронту у Бурхан—Калдуна моего друга Темучина, а встретимся мы у истока Онона. А я двинусь вверх по Онону, оставив войско брата слева. Потом один тумен — десять тысяч воинов брата — и мой тумен пойдут к верховьям Онон–реки и соединятся с вами у ее истока.

Джамуха подарил каждому из нас по обтянутой кожей кольчуге, а Темучину передал кривую саблю.

Глава 7 МЕСТЬ

Мы сидели на берегу.

Это было утром того дня, когда хан Тогрул со своими двумя туменами должен был подойти к Бурхан—Калдуну. Так мы условились.

Лошади стояли под седлами. Между седлами и крупами лошадей мы укрепили мешки с сушеным мясом, наши колчаны были набиты костяными стрелами, свои сабли, кинжалы и копья мы заточили и навострили. Возле небольшого числа нагруженных доверху повозок стояли старухи, надеявшиеся вскоре вновь увидеть своих дочерей.

Но сколько мы ни вглядывались в степь, войско хана Тогрула не появлялось.

Когда солнце закатилось за горизонт во второй раз, а мы как сидели, так и продолжали сидеть, Темучин тихо–тихо, чтобы никто, кроме меня, его не услышал, сказал мне:

— Это цена за обещанную нам ханом Тогрулом помощь. Он не такого знатного рода, как я, но сейчас сила за ним, и своим опозданием он хочет сказать мне, что, несмотря на свое более низкое происхождение, он стоит сейчас выше меня.

Мне вспомнились слова моего умершего отца, который говорил: дружить можно только с равными; когда один выше, а другой ниже — дружбе не бывать.

И я сказал Темучину:

— Выходит, дело обстоит так: он человек не столь высокого, как ты, происхождения, однако за ним сила. И он помогает сейчас тебе, человеку более славного рода, но потерявшему всякую власть.

— Так оно и есть, Кара—Чоно!

— Почему же он помогает тебе, Темучин?

— Потому что видит в этом пользу и для себя!

— Но ведь и ты выигрываешь. Разве он не должен опасаться, что твоей власти прибудет?

— Обязательно! Он всегда будет озабочен тем, чтобы я своей властью не превзошел его, чтобы моя власть была лишь опорой для него.

— Желание может остаться пустым желанием, Тему–чин!

— Оно им и останется, Кара—Чоно!

Темучин вскочил на ноги и быстро пошел вдоль реки, поглядывая на высокие деревья. Сначала я последовал за ним на расстоянии, потом зашагал рядом. Мы молча шли берегом по высокой траве, переступая через камни. Чайки плавно спускались к темному лесу, а потом закружили и опустились на огромный валун, лежавший на стрежне Керулена.

Я сказал Темучину:

— Ты обратился к хану Тогрулу с добрыми словами, и он ответил тебе словами, тоже идущими от сердца. Удивительно все–таки, что ваши слова не совпадают с вашими мыслями. Объясни мне это, друг!

Темучин остановился и посмотрел на меня. Улыбнулся. В его улыбке я уловил жалость к себе.

— Ты прав, Кара—Чоно, — начал он, сделав несколько шагов в сторону. — Однако со словами вот что происходит: когда рождаются новые мысли, устаревшие к тому времени слова умирают.

Меня вдруг охватил озноб. Светило солнце, а меня знобило.

Темучин удивился:

— Что это с тобой, Кара—Чоно?

— Ничего!

Это «ничего» так быстро сорвалось с моих губ, что я сразу пожалел об этом, не успев даже закрыть рта. Я хотел что–то объяснить ему, но не хватало мужества. Я хотел задать моему другу несколько вопросов, но зубы мои не разжимались. Страх сомкнул их. Я впервые не открыл своих мыслей Темучину.