– Вот здесь мы с отцом и живем, – объявила она. – До того как проложили новую трассу, аварий здесь было немерено. Папа собирал утильное железо, запчасти. Теперь он прикован к постели, на него рухнули шасси тягача и раздробили кости ног на мелкие кусочки. Но в любом случае металлолом здесь, на отшибе, теперь больше никому не нужен.
Подступы к авторазборке[8]
защищали несколько рядов колючей проволоки, придававших этому месту сходство с военным лагерем. Все кузова проржавели от дождя.Дженни показала на допотопный рефрижераторный фургон, установленный на бетонном основании, и Пегги поняла, что в этом прицепном вагончике она и живет. К нему был подключен блок электропитания, а также водопровод в виде бочки с дождевой водой, приделанной к самой верхушке столба.
– Заходите, – сказала Дженни. – Вам надо переодеться, иначе подцепите насморк и вами займется доктор Скелет. Не хватало еще, чтобы он притащился сюда из-за вас!
Она протопала по деревянной лесенке и распахнула задние дверцы вагончика. Пегги, Себастьян и синий пес проследовали за ней, стуча зубами от озноба. Внутри прицепа платяные и кухонные шкафы были приставлены к металлическим стенкам, это напоминало стандартную городскую квартирку. В полумраке алел электрообогреватель. В глубине помещения лежал на шезлонге седоволосый мужчина. Нижняя часть его тела была закутана пледом.
– Это Мэттью, мой отец, – сказала Дженни. – Не обращайте на него внимания, он немножко того. Садитесь ближе к радиатору, я дам вам сухую одежду.
Она подошла к Себастьяну и оттерла его жесткой щеткой, словно он был лошадью. Мальчик так обалдел от такой святой простоты и незамутненного простодушия, что беспрекословно подчинился. Дженни бросила ему ковбойку и протертые до белизны джинсы. Одежда была великовата, зато сухая. Пока он переодевался, Дженнифер занялась Пегги и энергично ее растерла. Затем она зажгла газовую плитку и приготовила кофе. В глубине дома-холодильника вдруг конвульсивно задергался ее отец, обнаружив присутствие посторонних.
– Нет, – вопил он. – Не хочу! Не уводите меня!
Голос его, звонко отражаясь от стенок, звучал все громче. Глаза Пегги Сью привыкли к полутьме, и она увидела сильно исхудавшего, широкоплечего мужчину с мускулистыми руками и мощными кулачищами.
–
Этот словесный взрыв ничуть не смутил молоденькую крестьянку. Она разлила обжигающий кофе по металлическим кружкам и добавила всем по капельке яблочной водки из керамического кувшина. Пегги с Себастьяном уселись на плетенный из ивовых ветвей стул. Свисавшая с потолка голая лампочка тускло освещала прицеп. В приоткрытую заднюю дверь была видна равнина и обе деревушки: настоящая и фальшивая.
– Для чего весь этот маскарад? – спросила Пегги. – Лилипутский хуторок, переодетые в людей животные?
– Из-за паломников, – ответила Дженни, садясь на пол.
Она была девушкой приятной наружности, но как бы в нагрузку к симпатичному лицу у нее было тяжелое крестьянское тело с квадратными плечами и широкими бедрами. Можно было не сомневаться, что она долгое время помогала отцу, пока он горбатился на кладбище машин. Ей приходилось перетаскивать с места на место тонны железяк, что не могло не сказаться на фигуре: эта девушка имела мускулатуру мальчика-культуриста. А коротковатые пальцы на руках с грубыми, в заусенцах, ногтями вполне могли принадлежать мужчине.
– Так почему
– Городок животных – это завлекаловка…. Приманка, – прошептала Дженни. – Обманка, чтобы одурачить доктора Скелета.
– Ничего не понимаю, – начал злиться Себастьян, до этого момента сидевший тише мыши.
– Некоторое время тому назад, – начала Дженни, – здесь случались великие чудеса. Отовсюду люди валом валили. Сюда привозили калек, слепых, увечных, и они уезжали здоровыми.
– Полностью? – переспросил Себастьян, и в глазах его блеснул луч надежды. – Даже калеки?
– Да… даже калеки, – подтвердила Дженнифер. – Просто на них требовалось чуть больше времени, вот и все, но безногие уходили на своих двоих, чем хочешь могу поклясться. Здесь была настоящая фабрика чудес!
Пегги Сью на секунду почувствовала дурноту и качнулась из стороны в сторону. Ей бы не хотелось, чтобы суеверная крестьянка засоряла голову Себастьяна всякой белибердой.
«Он же поверит в эту дурь, – подумала она, – потому что надеется на чудо. А потом, если ничего не получится, будет так страшно разочарован, что мне никогда не удастся его утешить».