Черный завет. Книга 2

— Я могу сделать из него Отверженного, — смуглая кожа мерцала в темноте — капли крови не коснулись совершенства. — Придумай ему проклятье. Хочешь…

— Просто убей его, — она сжала руками голову, но боль от этого не стала тише.

— А хочешь, — он остановил ее взглядом. — Я поменяю вас местами: то, что он хотел сделать с тобой, сделают с ним. Забавно будет…

Но Роксана не стала слушать, как далеко уведет демона воображение — стрелой выскочила в соседнюю комнату…

Вот поэтому среди множества трупов не хватило тех, кто остался в том доме.

Роксана заперла дверь сарая на щеколду, словно мертвецы могли выбраться наружу.

Расцветилась огнем ночь. Все время, пока жаркое пламя пожирало доски, девушка простояла рядом, вздрагивая от редких прикосновений лошадей, что нарочно касались ее, будто она была такой неживой, как все вокруг.

Трещали бревна, набираясь изнутри пылающим жаром. Огонь долго лизал стены, прежде чем подняться выше. Звонко лопались стекла и оттуда, уже не удерживаемые ничем вырвались наружу огненные лепестки пламени. Летели искры, но в безветрие так и не добрались до соседнего сруба. Столб света рванулся вверх. Обеспокоенное небо долго хмурилось низкими тучами, но так и не разрешилось близким дождем.

Роксана вздохнула с облегчением лишь тогда, когда перекатной водой, преодолевающей порог, вздыбилась крыша и рухнула, погребая все, что прежде было живым. Как сытый зверь, огонь тут же угомонился и еще долго догорал, переваривая человеческие кости.

* * *

Жуткое ночное безмолвие пугало Роксану до дрожи. Как только Гелион прятался за холмами, она спешила в избу. Пусть на одной лавке бился в горячечном бреду не приходящий в сознание Леон, а на другой еле дышал кочевник, которого она с таким трудом перевезла на той же Ларетте — с ними можно было делить долгую темную ночь.

Хуже всего то, что несмотря на усталость сон не шел. Свеча догорала, но девушка так и сидела на лавке, не сводя глаз с кочевника. Весь день отмахивалась от мысли: что же заставляет ее вновь и вновь касаться его гладкой смуглой кожи, прикрываясь тревогой за его жизнь, ведь надобности в том уже не было. А к вечеру сдалась. Села возле него, обтерла влажной тряпицей небритое лицо с ввалившимися щеками и призналась себе: ничего она в этом не понимает. И как ни странно — стало легче. По крайней мере, прикосновения к нему перестали вызывать смутное беспокойство, будто совершает что-то недозволенное.

Сквозь пыльные окна в комнату проникали лучи света, когда Роксана открыла глаза. Новый день полнился звуками. Она спросонья перевернулась на левый бок и подскочила от удивления — кочевника рядом не было. Девушка заставила себя поменять Леону повязку и напоить настоем багульника, прежде чем тревога выгнала ее во двор.

Ханаан-дэй нашелся там, где только и мог найтись "лошадиный царь" — у конюшни, в загоне. Перед закрытыми, щербатыми воротами уныло стояла Ларетта. Ее не пустили в загон и она шумно дышала, кивая головой в угоду невеселым мыслям.

Кочевник сидел на корточках посреди загона. Рядом с ним лежал ворох скошенной травы. На самом далеком от него расстоянии нервно перебирая тонкими ногами, стояло чудо — кому пришло бы в голову назвать замученное, худое существо конем? Тот самый жеребец, которого Роксане так и не удалось вывести из конюшни, прядал чуткими ушами и таращился на копну, лежащую перед кочевником так, словно не жизнь она несла, а смерть.

Девушка так и не дождалась, чем же закончится противостояние — поманила за собой послушную Ларетту и вернулась в дом — проведать Леона и сварить обед.

Кочевник появился вечером, чисто выбритый и весьма довольный собой. Предмет его гордости был теперь пристегнут к здоровому плечу. Роксана не сомневалась — меч возвратился к своему владельцу.

— Бери, — он протянул ей оружие и девушка не сдержала вздох. Матово блестевшее острие ее потерянного кинжала извивалось в руках Ханаан-дэя. — Твое. И это твое, — в его руках ловила теплые блики многострадальная заколка.

— Спасибо, — от радости и не заметила, как улыбнулась. А когда заметила, кочевник уже хозяйничал у открытого зева печи.

— Что случилось, знаешь?

Его вопрос после сытного ужина застал ее врасплох.

— Не знаю, — отозвалась она и поспешно спрятала глаза. — Мне стало плохо. Очнулась — всё так. И все мертвые.

Он кивнул головой, словно такого ответа и ожидал.

С каждым днем к кочевнику возвращалась былая форма. Чего нельзя было сказать о Леоне. Парень не приходил в себя. Роксане приходилось постоянно менять ему мокнущие повязки, смачивать водой сухие губы, вливать в него жидкую пищу, которую он глотал с трудом. Ожоги на ногах перестали вызывать опасение в первую очередь. Черная опухоль спала с лица и единственное, что никак не хотело затягиваться — многочисленные раны на теле. На взгляд Роксаны, даже несмотря на это, парень давно должен был придти в себя, но он бредил и она смирилась с тем, что видимые болячки ничто по сравнению с тем, что сидело внутри.

Однажды утром кочевник поднялся раньше обычного — в окнах еще не брезжил рассвет.