В центре своей капитальной работы Чернышевский поставил широкое и всестороннее освещение литературно-общественных взглядов Белинского. Он справедливо считал, что деятельность великого критика «занимает в истории нашей литературы столь же важное место, как произведения самого Гоголя». Весь сложный, внешне противоречивый, но внутренне цельный путь Белинского впервые предстал здесь перед русскими читателями в исторической перспективе, начиная от первых его статей в «Телескопе» и кончая последними обзорами русской литературы 1846–1847 годов, где Белинский выступал уже как прямой предшественник революционных демократов нового поколения.
Главы, посвященные Белинскому, написаны Чернышевским с исключительным подъемом. Благородный образ борца и патриота встает перед нами с этих страниц. Раскрывая читателям тайну влияния Белинского на умы современников, Чернышевский подчеркивал, что любовь к благу родины была единственной страстью, владевшей великим критиком, что эта идея одухотворяла всю его деятельность. Эволюция философских и социально-политических взглядов Белинского, завершившаяся решительным поворотом к материализму и революционному мировоззрению, показана Чернышевским с присущей ему силой диалектического анализа. Минуя цензурные рогатки, автор «Очерков гоголевского периода» в последних главах подвел читателей к выводу, что только живое, кровное сочувствие делу народа, делу революция помогло Белинскому так проницательно и глубоко оценить значение творчества Гоголя и писателей, реалистической школы.
Огромной заслугой Чернышевского было то, что в «Очерках» он ясно указал перспективы дальнейшего развития современными писателями тех идей, которые Гоголь «обнимал только с одной стороны, не сознавая вполне их сцепления, их причин и следствий». В сатире Некрасова и Салтыкова-Щедрина Чернышевский прозорливо увидел залог более полного проникновения в сущность изображаемых явлений, ибо у этих писателей последовательный реализм сочетался с передовой революционной мыслью.
Вся дальнейшая литературно-критическая деятельность Чернышевского проходила под знаком развития и углубления тех положений, которые были разработаны им с наибольшей полнотой в «Эстетических отношениях искусства к действительности» и в «Очерках». Он сам указывал, что его последующие статьи о произведениях современных писателей «будут иметь непосредственное отношение к общей системе «Очерков».
Эта общая система «Очерков», в которых Чернышевский настойчиво указывал, что патриотический долг каждого подлинного писателя – служение своим творчеством нуждам народа, нашла отражение и в последующих его статьях о ранних повестях Льва Толстого, о «Губернских очерках» Салтыкова-Щедрина, о повести Тургенева «Ася» и о рассказах из народного быта Н. Успенского.
Блестящее умение критика поднимать и разрешать на материале художественной литературы современные политические проблемы, боевой революционный дух, присущий его статьям, неустанное отстаивание им принципов реализма и народности в искусстве, требование высокой идейности, лежащее в основе материалистической эстетики Чернышевского, – все это имело громадное значение для дальнейшего развития русской литературы.
Идеи, заложенные в «Очерках» и в других литературно-критических статьях Чернышевского, воспитали целые поколения читателей, подготовили почву для восприятия марксизма-ленинизма, оказали огромное влияние на движение русской культуры и науки.
Еще полвека тому назад В.И. Ленин и И.В. Сталин использовали «Очерки гоголевского периода» в своих трудах. В 1900 году Ленин, разоблачая и высмеивая «критические приемы» одного из «легальных марксистов» – П. Скворцова, напомнил читателям о том, как Чернышевский в «Очерках» осмеял критические выходки Сенковского против Гоголя. «Ведь это совершенно такая же «критика», – говорит Ленин, – как та, над которой смеялся некогда Чернышевский; возьмет человек в руку «Похождения Чичикова» и начинает «критиковать»: «Чи-чи-ков, чхи-чхи… Ах как смешно!..»[24]
И.В. Сталин в статье «Как понимает социал-демократия национальный вопрос?» (1904 г.), критикуя федералистов – социал-демократов, писал: «Я вспоминаю русских метафизиков 50-х годов прошлого столетия, которые назойливо спрашивали тогдашних диалектиков, полезен или вреден дождь для урожая, и требовали от них «решительного» ответа. Диалектикам нетрудно было доказать, что такая постановка вопроса совершенно не научна, что в разное время различно следует отвечать на такие вопросы, что во время засухи дождь – полезен, а в дождливое время – бесполезен и даже вреден, что, следовательно, требовать «решительного» ответа на такой вопрос является явной глупостью».[25]