Чернышевский

Таков план. В его рамки укладывается вся политическая деятельность Чернышевского конца 50-х и начала 60-х годов. Мы не знаем и, вероятно, не узнаем, в какой мере был прикосновенен Чернышевский к прокламациям «Великорусса», к поездке Михайлова в Лондон для печатанья «К молодому поколению», к студенческому движению, к делам тайных типографий в Москве, к первой «Земле и воле». Он был конспиративен из принципа и осторожен из правильного политического расчета. Но нет ни одного революционного, как ни одного общественного начинания тех дней, за кулисами которого не чувствовалось бы влияние Чернышевского. Оно несомненно налицо и в студенческом движении, и в в работе тайных типографий, и в «Литературном фонде», и в «Шахматном клубе» (невинные названия для двух тогдашних попыток создать в Петербурге нечто вроде политического клуба), и в «Земле и воле». Связи его чрезвычайно разнообразны. Е.го посещают — кроме товарищей по перу, среди которых и авторы имеющих вскоре появиться прокламаций, Шелгунов и Михайлов — и руководители студентов, и наиболее видные из представителей офицеров, окончивших Военную академию (среди них будущий начальник главного штаба и один из авторов прокламации «Что надо делать войску?», Н. Н. Обручев, будущие бригадные и корпусные командиры В. М. Добровольский и Н. Д. Новицкий, тогда настроенные очень радикально, С. И. Сераковский, в будущем начальник одного из крупнейших военных отрядов в польском восстании и т. д.). Все более крупные представители будущих «Великорусса», «Земли и воли», московского революционного кружка оказываются близко известными Чернышевскому. В то же время он поддерживает (связи с либералами (Кавелин) и не отказывается взглянуть поближе на людей, вершащих крестьянское дело в правительственной среде (Н. А. Милютина, Я. А. Соловьева и т. д.). Когда это становится необходимым в целях выяснения взаимных позиций, он совершает конспиративную поездку в Лондон, к Герцену, редактору единственного тогда бесцензурного органа русской печати. Он вмешивается даже своими «Письмами без адреса» в конституционное брожение среди верхов дворянства и теми же письмами ставит на очередь вопрос о личной роли и личной ответственности царя (Александр II и есть действительный адресат «Писем без адреса»). Он не оставляет таким образом без своего воздействия ни одного фактора складывающейся политической ситуации, расценивая каждый из них с точки зрения успеха подготовляемого и и ожидаемого массового народного восстания. Иначе говоря, он планомерно выполняет тактический совет, который впоследствии, на заре широкой политической деятельности русской социал-демократии, дал ей Ленин: «итти во все классы общества», понимая эту формулу в том именно смысле и преследуя ею те же цели, которые вкладывал в нее гениальный тактический расчет Ленина. В этом специфическом смысле формула это значила: — исподволь и планомерно подготовлять условия, при которых организованная и передовая группа революционеров, связанная с массами (в первую очередь — рабочими, во времена Ленина, в первую очередь — крестьянскими, во времена Чернышевского), могла бы встать во главе общенародного революционного движения. Конкретно это обозначало, во-первых, проникать со своей революционной проповедью во все слои общества, «контролировать» их действия, изучать заранее их возможные позиции в революционный момент, во-вторых, «подталкивать» годные для этого элементы к более решительным действиям, к более точным формулировкам своих надежд и требований, в-третьих, выковывать на этой работе всесторонне осведомленную, хорошо ориентированную во всем переплете общественных отношений, твердую в своей программе и в своей тактике руководящую группу революционеров, штаб народного движения, в-четвертых, обеспечить ей условия гегемонии в общественной борьбе.

В Петербурге 1857–1862 годов Чернышевский один сознательно, систематически, упорно работал над этими задачами.

В 1857 году Чернышевский говорил своей жене:

«Ты знаешь, я держу себя осторожно… Одно может повредить тебе с Володей [сын]: перемена обстоятельств. Дела русского народа плохи. Будь что-нибудь теперь, нам с тобой еще ничего. Обо мне еще никто не позаботился бы. Но моя репутация увеличивается. Два-три года, — будут считать меня человеком с влиянием. Пока все тихо, то ничего… Но не могу не видеть, что через несколько времени»… ^{64}.

Спустя некоторый срок жена Чернышевского говорила общему знакомому, повторяя, конечно, лишь мысли, внушенные ей мужем: «Вы знаете, как теперь начинают думать о нем. Но его время еще не пришло, они еще не понимают его мыслей; придет его время, тогда заговорят о нем… Я хочу, чтобы о моем муже говорили когда-нибудь, что он раньше всех понимал, что нужно для пользы народа, и не жалел для пользы народа не то что себя, не жалел и меня, — и будут говорить это!»^{65}