Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой? (СИ)

«Сегодня собрали с Оленькой чернику и белые. Черничник высокий. Ягоды крупные. Леший меня на ту полянку привёл. Весь мхом покрытый, на меня смотрит, ухмыляется: «Иди, — говорит, — к тому ельнику, там белых много найдёшь!» И подмигивает мне.

Оленька радуется. Говорит: «Надо же, столько ягод и ни одного комара! А грибов-то, Отто! Смотри!». И смеётся. А мне не до смеха… Жутко… Может, я схожу с ума?»

Всё.

Всё? Не может быть. Он так ничего и не узнал! Что за гребень? Откуда? Хотя нет. Стоп. Надо успокоиться. Выстроить логическую цепочку из того, что удалось узнать. Он не спал. Нервничает. Перебрал с кофеином. В этом всё дело.

Итак. Гребень появился на поляне. В тот самый момент, когда дети, если верить записям прадеда, «исчезли у него на глазах». Гребень — всё, что от них осталось.

Дмитрий задумался. Что, если это правда? Немцы расстреляли детей. Хладнокровно. Безжалостно. Это оказалось… Триггером. Последней каплей для двадцатилетнего мальчишки, который наверняка и так натерпелся. Отто просто не смог это пережить. Его истерзанная психика отчаянно искала выход и нашла. Дети не умерли! Они просто… ушли. А кровь на снегу — последствия магического ритуала.

А гребень? Был, наверное, у этой… Как её? Прасковьи. Глухая деревня. Там время словно останавливается. Люди наверняка ещё верили в духов (да они и сейчас верят!). Гребень мог остаться в снегу, когда убрали трупы. Возможно, Отто и убирал. Возможно, он сам выполнил приказ, и винить его в этом нельзя — или он или его. С тех пор он, наверное, не может себя простить? Вполне логично. Надо посоветоваться с Ильей Моисеевичем.

Орехов застыл, не отрывая взгляда от гребня. Гребень… светился! Ярким, голубым, отчаянным светом, но и это ещё не всё — луч указывал на край его письменного стола. Дима вскочил, обошёл стол. Есть! Один из листков упал. Стараясь унять сердце, которое, похоже, решило-таки выскочить из груди, он вернулся на место, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, и, сосредоточившись, дополнил свои записи:

«Я спрятал гребень за пазуху и пошёл обратно в деревню. Но чем дальше отходил от поляны, тем холоднее становилось, и труднее было идти. Я слышал голоса и… Не понимал, куда и зачем бреду.

Вскоре я понял, в чём дело. Если идти в противоположную от деревни сторону, то… Все менялось! Гребень на груди дарил тепло. Стемнело. Я выстроил из снега что-то вроде стены высотой по колено и уснул. Сил не осталось.

Проснулся от чьего-то пристального взгляда. Открыл глаза и закричал. Волки. Совсем близко. Тот, что стоял ко мне ближе всех, зарычал, обнажив клыки. Я мысленно попрощался с жизнью. Мелькнула мысль, что… Что лучше, наверное, в пасти зверя, чем от руки человека со звериным сердцем. Это немного, но успокоило. Думать о том, какая это боль, когда тебя, живого, разрывают зубами на куски, не хотелось. Вдруг на груди, возле сердца, стало печь. Не понимая, почему, я выхватил гребень и вытянул руку вперёд, прямо перед волчьей пастью. Гребень вспыхнул голубым пламенем. (Или мне показалось?). Волки развернулись и… ушли».

«Он под защитой лесных Духов. Уходим».

«Это были мысли волков, которые я услышал. Неужели я и правда пишу весь этот бред?»

Дима взял гребень в руки. Повертел, задумался. Провёл пальцем по голове оленя. Расстегнул рубашку и приложил к груди.

Тепло. Он чувствует. Сомневается, что после бессонной ночи своим ощущениям можно доверять, но… чувствует.

Бабушка. Она должна знать, где эта деревня. Чурмилкино. Наверняка прадед брал дочь с собой за грибами. Хотя бы один раз должен же был взять! Надо срочно ей позвонить! Телефон… он включил телефон и тут же раздался звонок. Дима сначала удивился (кто это звонит ночью?), но потом сообразил — уже утро. За окном — рассвет, на часах — без десяти семь.

— Ба?

— Не разбудила?

— Нет, нет. Всё в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь?

— У тебя ещё вполне себе крепкая бабка. Ну, что? Не ложился?

— Я…

— Наверняка не ложился. Ты же не думаешь, что я никогда не читала записки отца? Я просто… Не хотела тебя волновать. Надеялась, что ты остынешь… В твоём возрасте надо с девочками гулять!

— Погоди… ты всё это время знала, где коробка!? Как ты могла!?..

— Я не помнила, куда она делась. Правда! Знаешь, как бывает? Засунешь и не можешь найти…

— Ба!

— Да искала я, честно! Весь дом перерыла, а про подвал не подумала даже. Когда мне её Семён Валентинович принёс, я решила, что это знак свыше. Раз записи нашлись, значит, так тому и быть… значит, судьба тебе их прочесть… — со вздохом сказала Юлия Оттовна. — Как впечатление? От прочитанного?

— Ба, ты знаешь, где та деревня? Чурмилкино?

— Ха-ха-ха… Знаю. Я так понимаю, отговаривать тебя туда ехать бесполезно?

— Да, мне бы хотелось туда съездить, и… Ба?

— Да?

— А ты… Ты во всё это веришь?

— Сложный вопрос. И да, и… нет. Отцу многое пришлось пережить…

— Да. Я тоже об этом думал.

— Знаешь, Дима, я думаю, надо обратиться к профессионалу.

— То есть?

— Человеку, сведущему в магии. Я подумала, может быть, ты сможешь найти кого-нибудь… Скажем так. Того, чьи воззрения удачно балансируют на стыке научной и… альтернативной точки зрения?

— Ба…

— Что?