Черта

Всего в Постановлении об отмене вероисповедных и национальных ограничений, принятом 20 марта 1917 года, содержится 9 статей, объединяющих те или иные группы отменяемых ограничений. Первое место занимает упразднение собственно Черты (отмена ограничений жительства, водворения и передвижения). Далее следуют статьи о профессиональных занятиях, о хозяйственной и торговой деятельности, о государственной гражданской и военной службе, о поступлении в учебные заведения всякого рода, об использовании национальных языков. Затем – длинный перечень пунктов конкретных указов и законов, в которые вносятся изменения, – всего около 150. Мы видим, таким образом, что постановление стало результатом добротной работы юристов, сумевших за короткий срок составить документ, исключавший толкования и разночтения, делавший невозможным отказ от его исполнения по формальной причине «противоречия действующему законодательству».

Читая постановление, нельзя не обратить внимание на одну важную деталь: в нем в качестве «благополучателей» нигде не упоминаются конкретно евреи. Между тем рассмотрение конкретных пунктов, параграфов и статей законов Российской империи, в которые вносились изменения, наглядно показывает, что речь шла именно об антиеврейских положениях законодательства. Объяснение этому парадоксу дали позднее сами авторы документа: они действительно хотели, чтобы постановление воспринималось как документ общероссийского масштаба, обеспечивающий права всех конфессий и национальностей и не привлекающий отдельного внимания к еврейскому народу, живущему в непростом окружении. К тому моменту еще не стерлись в памяти события осени 1905 года, когда дарование свобод сопровождалось многочисленными погромами и ненавистью к евреям. Свежи были и воспоминания о спорах времен II Думы, когда суть проекта о национальном равенстве была перечеркнута одной короткой вставкой: «кроме евреев». Вот почему на этот раз юристы-евреи решили подстраховаться, совмещая общенациональные декларации с десятками конкретных примечаний, вычищавших из законодательства антиеврейские статьи.

И еще одно обстоятельство обращает на себя внимание в этой истории: важнейшее, долгожданное событие прошло как-то буднично, практически незаметно. Акт был подписан на рядовом заседании правительства, между рассмотрением вопросов о каких-то частных деталях в работе судов Кавказского и Туркестанского краев, о работе кооперативных товариществ, о случаях отправки по железной дороге грузов с подложными документами… А ведь еще недавно по поводу даже малейших послаблений в еврейском вопросе кипели бурные страсти – достаточно вспомнить, как при утверждении циркуляра 1915 года, согласованного с императором (!), министр путей сообщения Рухлов не смог переступить через свои антисемитские убеждения, отказавшись подписывать документ…

И вдруг вот так, практически рутинно, ушла в прошлое эпоха Черты.

Нет, конечно, участники разработки постановления и члены правительства, его подписавшие, поздравили друг друга. Через пару дней после обнародования документа представительную делегацию евреев-депутатов и членов Политического бюро принял глава правительства князь Львов, затем состоялась встреча в Петроградском совете. Все отмечали историческое значение принятого акта. Вот как оценивал его глава Временного правительства: «Я бесконечно благодарен вам за ваше приветствие. Вы совершенно правильно указали, что для Временного правительства явилось высокой честью снять с русского народа пятно бесправия народов, населяющих Россию. Редко мне приходилось так волноваться, как в настоящие минуты. Мы были в мыслях и чувствах братьями, но нам не давали соединяться. Давайте забудем страницы прошлого и будем вместе работать для укрепления свободы новой России»[133].

Так чем же была вызвана столь быстрая и кардинальная перемена в отношении общества к еврейской теме вообще и к ее значимости в жизни страны в частности?

Одно из объяснений может заключаться в том, что российское общество и его элита были заняты действительно судьбоносными вопросами, возникшими после крушения 300-летней монархии. Перед страной стояли огромного масштаба проблемы, связанные с необходимостью построения нового, демократического государства, невиданного прежде в российской истории. Отказ от большинства фундаментальных основ имперского правопорядка казался естественным, само собой разумеющимся и не оставлял места для жарких споров и дискуссий. Поэтому и в еврейском вопросе, как во многих других, произошло то, что должно было произойти: вся система ограничительного законодательства, созданная в эпоху Черты и казавшаяся незыблемой, рухнула вместе с государственной властью, на которую опиралась. Временное правительство просто зафиксировало этот факт, придало ему юридическое оформление – и устремилось к решению других насущных вопросов. Времени на это, как мы теперь знаем, ему было отпущено катастрофически мало.