Черта горизонта

…В годы учебы в Литературном институте имени Горького (училась я на заочном отделении) многие мои сокурсники посещали «великих». За бесконечными студенческими чаепитиями проскальзывали «между прочим» то подробное описание обстановки в квартире поэтессы А., то рассказ о встрече в дружеском кругу с поэтом Е. Мария Петровых в списках «великих» не значилась. И в институте о ней говорили редко. Разве что однажды ее имя было упомянуто на семинаре по русской советской литературе — вслед за именем Арсения Тарковского — среди поэтов, поздно получивших признание.

В разговоре с одной из сокурсниц я поделилась впечатлениями от стихов Марии Петровых и не удержалась: «Вот бы познакомиться!» — «Запросто, — обронила небрежно сокурсница. — Сходи — старушки страсть как обожают подобные визиты». Позднее я убедилась в том, что Мария Петровых и слово «старушка» не имеют друг к другу никакого отношения. Из-за этого случайно оброненного «старушка» никогда никому в институте не могла рассказывать о встречах с Марией Сергеевной.

А начались они с моего телефонного звонка. Уже в том, как она объясняла дорогу, угадывался поэт: «Взгляните на Пушкина (памятник на Пушкинской площади) и переходите на другую сторону. Садитесь на двадцатый троллейбус, доезжайте спокойно до остановки „Первый Беговой проезд“ и тут насторожитесь, потому что на следующей вам выходить. За раздвоенной асфальтовой дорожкой…» Последние слова до сих пор звучат во мне как начало ненаписанного стихотворения:

За раздвоенной асфальтовой дорожкой,
Где живет Мария Петровых…

Говорила она спокойно и понятно, будто чертила устный план. По этому плану я вовремя насторожилась, вышла на нужной остановке, быстро нашла небольшой дом. Но прежде передо мной предстали тополя — те самые «заблудившиеся в веках вельможи».

…Их пудреные парики,
Темно-зеленые камзолы,
Всему на свете вопреки,
Как возле царского престола,
Красуются перед окном.
И думать ни о чем ином
Я не могу. На миг забуду
И снова погляжу в окно.
И снова изумляюсь чуду…

Это я прочту позднее, уже в посмертной книге. А сейчас войти в дом на Хорошевском шоссе, подняться по старой деревянной лестнице, позвонить. Дверь открыла она сама. Ошибиться было невозможно, раз увидев молодую Марию Петровых на портрете Сарьяна.

* * *

Один из моих недостатков тот, что я много и назойливо умею извиняться, вызывая хозяев на: «Да что вы!», «Какие могут быть хлопоты!» и так далее. Моя первая же попытка начать нечто подобное в доме Марии Сергеевны встретила такой удивленно-спокойный взгляд, что больше при ней ничего из этой серии повторять было невозможно. Да и с другими потом я старалась одергивать себя. В первый же приход мне стало здесь как-то очень уютно. Располагали к этому и скромная обстановка, и ровный голос хозяйки. Она все делала без суеты. Спокойно опускала цветы в вазу. Спокойно шла на кухню и, возвращаясь с едой, расставляла ее на столе. Покормить в первую очередь, и никаких возражений. А потом чай, а за чаем разговоры.

Обычные, чисто бытовые вещи обретали в ее устах некое таинственное значение, становились поэзией. «А знаете, — говорила она, — почему мне нужен именно валокордин? В нем есть хмель». И за этим «хмель» чудилось неотстоявшееся, бродящее стихотворение. Она усаживалась на тахту, подобрав под себя ноги, брала сигарету, рассказывала о том, что курит, никогда не затягиваясь, но без сигареты не может, и вспоминалось:

Пусть будет близким не в упрек
Их вечный недосуг.
Со мной мой верный огонек,
Со мной надежный друг…

«Почитайте стихи», — обращалась я к Марии Сергеевне. Читать свои стихи она не любила. Читала, но мало, если я просила понастойчивей. Чаще давала читать с листа. Еще чаще ей удавалось как-то ловко переводить разговор на другое, и вот уже выходило само собой, что читала свои стихи не она, а я. Слушать Мария Сергеевна и любила, и умела. Радовалась удачно найденному образу, тонко подмечала огрехи, находила очень точные слова для оценки. А как она была внимательна! Не забывала похвалить новое платье, подробно расспрашивала о занятиях в институте, о литературной жизни моего города, о моей, тогда инженерной, работе. В какой-то период я вдруг начала писать для детей, и Мария Сергеевна настояла на моей встрече с Еленой Александровной Благининой, «свела» меня с ней. На прощанье Елена Александровна сказала: «Мария Сергеевна — редкий человек. Дорожите этим знакомством».

Со дня этого знакомства прошло уже десять лет, а я так ясно вижу небольшой дом на Хорошевском шоссе_; старую деревянную лестницу и дорогое лицо Марии Сергеевны.: Для меня ее образ связан только с этим домом. Они так подходили друг другу.