Черта горизонта

«Армения научила меня глубже, вернее понимать, чувствовать армянскую поэзию. Терпкость исаакяновской печали; чудесную раскованность, свободу Туманяна, его поэтический диапазон, естественное родство поэзии с прозой (которое так любил и ценил в искусстве Пастернак), его лукавый обаятельный юмор; Терьяна — трагического по самой его природе, при всем его жизнеутверждающем миропонимании — трагического; Наири Зарьяна с его истинно поэтическим „Ара Прекрасным“, со стихами, которые возникли сами по себе, как и должны возникать стихи…»

Стихами, которые возникали сами по себе, правильно было бы назвать также и переводы Марии Петровых. Для Петровых как переводчицы не было специально приспособленного для переводов русского языка. Она переплавляла стихи подлинника в новый языковый материал, пользуясь всем богатством, всей гибкостью русского языка. Это давало ей возможность сохранять стилевые и интонационные особенности подлинника. Удачны переводы Петровых из Наири Зарьяна: его поэма «Тиран и поэт» (1939) звучит сильно и свободно. В ней рассказывается о восточном деспоте, пишущем стихи. Тиран жаждет похвал знаменитого поэта, но, услышав правдивую речь о том, что он, царь, пишет плохо, приказывает бросить поэта в темницу.

Вот в башню Ануш поэт заточен.
О судьбах людских он мыслит в тиши.
В ответе своем не кается он —
Нет в мире темниц для вольной души.

И силится вновь жестокий тиран
Затмить Фирдуси в рубайях своих,
Он жаждет хвалы, тщеславием пьян,
Придворных зовет оценивать стих.

… … … … … … … … … … … … … …

И падали ниц рабы суеты.
Нашелся у всех один лишь ответ:
«Владыка, велик в поэзии ты,
Ты Дарий стиха, ты лучший поэт!

Так бейты слагать не мог бы иной.
Ты в тайны стиха всех глубже проник.
Коль был Фирдуси для бейтов луной,
Ты — солнце стиха, владыка владык!..»

Благодаря таланту Марии Петровых «Тиран и поэт» армянского писателя Наири Зарьяна звучит как русские стихи.

Ярким свидетельством мастерства Петровых явилась большая и трудная работа по переводу знаменитой трагедии Наири «Ара Прекрасный». М. Петровых отлично передала мужественный, дышащий глубокой страстью язык ее героев. Она сохранила высокий слог речи персонажей, не подменив его цветистостью, сохранила лапидарность языка, часто переходящую в афористичность. Петровых индивидуализировала язык героев трагедии и стиховыми приемами: она допускает в речи ассирийцев женские и дактилические окончания, тогда как речи действующих лиц — армян имеют лишь мужские окончания, вообще характерные для армянского языка.

С высокой степенью приближения Петровых передает сердечную мягкость и суровую откровенность лирики Маро Маркарян:

Пишешь — и не то, не то, не то!
Где оно, сердечное горенье?
Жар души не сможешь ни за что
Весь как есть отдать в стихотворенье.
Разве искорки блеснут с листа,
Пробегая где-то между строчек.
Песня, даже лучшая, — и та
Вдохновенья робкий переводчик…

Петровых хорошо чувствовала переводимого поэта и старалась быть близкой его голосу. Переводя Рачия Ованесяна, она сохраняла горячую восторженность его стихов:

И вновь я вином наполняю агат.
Вино золотистое солнцем прогрето,
В нем темных подвалов хмельной аромат…
Во славу друзей моих здравица эта!..

Близка Марии Петровых лирика Сильвы Капутикян. В своих переводах она оставалась верной ее искреннему, сильному стиху, работа над ним всегда доставляла ей радость.

Словно убывающий Севан —
Жизнь моя… Бессонно мчатся годы.
Так Зангу несется сквозь туман
И севанские уносит воды…