Черта горизонта

Начинаешь по-новому осмысливать стихи, написанные ею в то лето, или вскоре после встречи с Волошиным. Перечитываешь строки, в которых опять возникает суровый лик тогдашнего Коктебеля:

И только ветер здесь неукротим:
Повсюду рыщет да чего-то ищет…
Лишь море может сговориться с ним
На языке глубоковерстой тьмищи.

Здесь очевиднее и свет и мрак
И то, что спор их вечный не напрасен.
Расколотый на скалы Карадаг
Все так же неразгаданно прекрасен.

В стихотворении «Акварели Волошина» снова запечатлено навеки покорившее душу, овеянное спором стихий полупустынное побережье. Суровый ландшафт, сливающийся с образом открывателя и певца этих мест, посвятившего Коктебелю себя и свое искусство.

О как молодо водам под кистью твоей,
Как прохладно луне под спокойной рукой!..
Осиянный серебряной сенью кудрей,
Возникал в акварелях бессмертный покой.

…Я б забыла свой облик за блик на песке…[7]

«Больше я в Коктебеле никогда не была…» Вслушаемся в это признание. Вдумаемся в это решение, принятое Петровых бесповоротно. Здесь не только юношеский максимализм, проходящий с возрастом. В этом поступке — цельность натуры, проявившаяся уже тогда.

А сейчас нам очень легко понять Марию Сергеевну, ее необоримое стремление сохранить в душе свет счастливых летних дней тридцатого года, верность тому Коктебелю. Той памяти, которая порой дороже сегодняшнести. Все, что может заслонить остроту единственно важного впечатления, исказить последующими переменами самую суть пережитого, — прочь из сознания!

Вот такой характер!

7

В самом конце 1968 года в жизни Петровых произошло знаменательное событие. Усилиями друзей в Ереване вышел томик, где впервые, пусть далеко не полно, были представлены ее оригинальные стихи и переводы с армянского.

Книга эта называлась «Дальнее дерево». Сейчас ереванское издание — раритет, которым обладают немногие. Выпущенное малым тиражом, оно, однако, стало известно любителям поэзии, о нем прошел слух.

К тому времени я уже хорошо знал почти все написанное Петровых и тем не менее, прочитав книгу, подаренную мне Марией Сергеевной, понял, что разрозненные стихи, собранные вместе, подкрепленные поэтическими переложениями, обретают иное звучание. Воссоздается единство художнического облика.

Какой-то мудрый человек сказал, что есть поэты, о которых много пишут, но мало говорят. Есть и другие — о них пишут мало или не пишут совсем, а говорят много.

Видимо, это — свойство истинного искусства — «существует и ни в зуб ногой…»

И все же говорят знатоки и ценители. А хочется приобщить к разговору более широкую аудиторию. Пусть не всем достанется книга, надо хотя бы рассказать о ней, вызвать у читателей интерес к имени, заслуживающему признания.

Движимый этим стремлением, я тут же взялся за перо и написал статью о «Дальнем дереве». Она увидела свет не сразу, зато на страницах «Нового мира» — издания читаемого и почитаемого. Журнальных страниц, правда, отведено было немного — около четырех. Статья — это, пожалуй, тоже громко сказано, скорее — рецензия.

С тех пор прошло много времени. Я раскрыл старый номер журнала, перечитал написанное мной. И мне подумалось, что с некоторыми сокращениями (дабы избежать повторов) эту рецензию стоит включить в мои нынешние страницы. В качестве ретроспективной главы. Давняя попытка бросить общий взгляд на работу Марии Петровых, возможно, кое-что прибавит к сказанному сегодня.

Вот эти фрагменты: