Черти-Ангелы

Зажигательной девчонкой наступала на город осень. Звенела рябиновыми бусами, трясла калиновыми серьгами и танцевала так, что небо плакало. Юркой дворняжкой вился ветер, играл её цветастой юбкой, рвал на кленовые листья-заплаты. Осень только смеялась. Летела часами, днями мимо меня. И я вдруг очнулась. Алинка помогла. Позвонила. Заявила, что нам надо серьёзно поговорить: «О делах наших скорбных покалякать».

– О чём?

– А ты не догадываешься?

– Не-а.

– Ну, я растолкую, не боись, – пообещала многозначительно.

Мне бы насторожиться. Но я беспечно махнула рукой на слова подруги и снова окунулась в воспоминания. Ничегошеньки не волновало, кроме мыслей о тебе. Выглянуло солнце – о, будто снова август. Дождь – это стук каплей по клеёнке, которой мы укрылись от дождя, когда сидели на лавочке и играли в карты. Арбузы – да, да, помнишь соседи бабушки вытащили огромное блюдо с розовыми сахарными кусками с коричневыми семечками. Позвали нас, детвору, других взрослых. Цела свадьба у двора получилась: шум, смех, сок течёт по подбородку, косточки на щеках, визг – налетели осы. Эх, что там, я сейчас даже Ахматову не могла читать! Только открывала тоненькую самиздатовскую книжицу, сразу сердце билось неровно, гулко, под самое горло. Воображение уносило в даль, страдание усиливалось: ведь всегда, всегда мои чувства оставались без ответа, и очередной раз – чём он лучше? Подумаешь, на лодке катались и на лавочке сидели до первых петухов. Разве ты сказал заветные слова? Разве поцеловал?

«На шее мелких чёток ряд,

В широкой муфте руки прячу,

Глаза рассеянно глядят

И больше никогда не плачут».

– Никогда не плачут, – повторяла шёпотом.

«И кажется лицо бледней

От лиловеющего шёлка,

Почти доходит до бровей

Моя не завитая чёлка», – и вот уже я в бальном зале, да, да, в таком большом, как показывали по телеку в «Войне и мире». Слышу шелест платьев, веера, перья в причёсках. Музыка. Перчатки тонкие по локоть и давит жемчуг на шее, что хочется его сорвать от волнения. Потому что это – я «скольжу по квадратикам паркета» и это – мой

«бледный рот слегка разжат,

неровно трудное дыханье,

и на груди моей дрожат

цветы не бывшего свиданья». А в противоположном конце зала – Он. То есть ты. Равнодушный. Улыбаешься так холодно и отстранённо. Ты, значит, вылитый Печорин, я – вся из себя княжна Мэри. И наше маленькое лето в слезах, оно плачет – нет выхода. И тут Алинка со своим «покалякать» – на тебе. Такая проза. Я вздохнула. И придёт же, и привяжется, и всё ей расскажу, а потом жалеть буду. Или не буду?

«27 сентября 1989г.

Первый месяц осени пролетел, а мы и не заметили, да, Дневничок? Наконец-то в школу пойдём. Если честно – даже соскучилась. Тогда помню, обрадовались на сборах 30 августа, что будем на посту №1 стоять, у Вечного огня. Считай, каникулы продолжились. И дело полезное. А не очень всё оказалось. Потому что придурков полно вокруг, то курсанты-моряки, то ещё кто. Подойдут, и давай кривляться. А ты в ответ – ни словечка не можешь сказать, ни по лбу треснуть.

Новостей скопилось, полна коробочка. Готовься! Я сегодня – как проснулась. Не писала тебе – мы теперь в 10-м учимся, вот пена! Реформа, батюшка. И в школах – перестройка, ага.  А тот, кто в последнем классе – тот в 11-м теперь. И так далее, и тому подобное. Нам старшеклассникам подфартило – ничего не изменилось, а вот первоклашкам новый срок мотать, на год больше. Мура какая-то, если честно. И вообще. Шахтёры опять бастуют. Латвия, Литва объявили о суверенитете. Шо це такэ, как сказала бы баб Люба, и с чем его едят? Я, может, и не знала бы, мне Игорь написал. Ну, Игорь – из Каунаса, солдатик. Друг по переписке. Помнишь? В общем, я смотрю, жизнь летом бурлила не только у меня, но и у страны тоже.