Чертобой. Свой среди чужих

— Дяденька, ты дурак? — Лена зачерпнула ладонью воды и плеснула себе в лицо, смывая грязь, испуг, удивление от неожиданной встречи.

— Молчи! — Бородач топнул ногой. — Матерь Сва насквозь видит вас. Нечестивые души — от духа нечистого, есть вы никто, и звать вас никак. Надо звать вас падалью и брезговать смрадом вашим, не касаться вас и не знать! И даже не вкушать пищу вашу, не слушать речей, не пускать в свой дом и не читать книг ваших…

Девушка осторожно огляделась — нет, это все про нее. Неужели перепачкалась так, что похожа на кикимору болотную? Немудрено перепутать.

— Мужик, ты чего? Какие книги? Это папа когда-то писал про…

Два шага, и стволы почти уперлись в лоб.

— Молчи! Не боюсь тебя и не внимаю, яко бреху псов зловонных и мерзких. Хоть тело твое как у человека, но коряво и смешно, и в плоти твоей грязь похоти и нет места духу Анасты. Отвергну вид твой, как у тленного мертвеца!

Чуть сбоку еле слышно хрустнула сухая ветка — Васька. Нарочно наступил, привлекая внимание.

«Шекспир, мля! О женщины, порожденье крокодилов!»

«Вася, ты читал Шекспира?»

«Не я, Санек. Этого — убить?»

«Сама».

— Дяденька, а тебя сейчас с левой стороны зверь кушать начнет.

Бородач повернулся, а она рванулась вперед и вверх, вкладывая в один-единственный удар вес тонкого, почти детского тела. Шашка не свистнула, зашелестела разрезаемым воздухом и отдалась болью в растянутых связках. Противник с непониманием смотрел на обрубок, вот только что заканчивавшийся кистью. Пусть с корявыми пальцами и обкусанными ногтями с каймой под ними, но такой привычной. Долгая секунда… другая… В глазах появились одновременно осознание и боль. И тут же Васькин бросок задавил зарождающийся крик. Вместо него — невнятное мычание.

— Лен, а Лен… — Из трубы показалось перепачканное лицо младшего брата. — А это они чего, целуются?

— Угу, любовь у них такая. Впрочем, тебе еще рано об этом.

— Па-а-а-думаешь! — протянул Санек презрительно. — Тоже мне, нашла несмышленыша. Я даже знаю, как это называется. Вася, а ну прекрати заниматься зоофилией!

ГЛАВА 12

Станислав Вениаминович Дербенев с самого раннего детства ощущал себя несчастливым человеком. Не с пеленок, конечно, но, едва научившись ходить, он твердо знал — во всем виноваты женщины. И мать, два раза в течение пяти лет поставившая в угол и даже шлепнувшая однажды по заднице мокрым полотенцем, в первую очередь. Но не о ней и не о ее вине речь. Женщины, а тогда еще маленькие девочки, преследовали юного Стасика подобно злому року — били горшком по голове в детском садике, обзывали глистом в школе. Позднее, из-за того, что удалось удачно откосить от армии, величали кастратом. Дикие времена, дикие нравы, дикие люди.

Позднее стало легче — сменилась эпоха, мораль стала гибче, местами совсем истончаясь до полной невидимости, и не служивший человек перестал вызывать у прекрасной половины человечества брезгливую жалость. В возрасте тридцати двух лет Станислав Вениаминович наконец-то расстался с девственностью. Или с целомудрием, он сам не совсем понимал разницу между этими понятиями. Добрая соседка понимала, но объяснить не смогла, в силу давности сего состояния. Но десять долларов, подаренных мамой на день рождения любимому сыну, взяла охотно. Попутно взяла обещание жениться на ней, клятвенно заверяя, что последующий секс будет намного регулярнее и, главное, гораздо дешевле.

Но родная мама выкинула неожиданный фортель — умерла от сердечного приступа в день, когда узнала о предстоящей свадьбе. Стасик стойко перенес удар коварной судьбы, тем более расходы и хлопоты по организации похорон взяли на себя дальние родственники и никогда ранее не виденный отец. Папа потом исчез так же внезапно, как и появился, но перед этим имел продолжительный двухчасовой разговор с сыном. Вот только почему-то вместо денег блудный родитель предложил отпрыску хорошую, по его мнению, работу. Странный человек, не правда ли? Или ему не понравилась будущая сноха?

Смутные сомнения терзали Дербенева ровно месяц, а потом приутихли, сменившись эйфорией от рождения наследника. Впрочем, радость продолжалась недолго, и супруга показала свое истинное, звериное, женское нутро — потребовала денег. Именно потребовала, потому что просить начала гораздо раньше. Утроба ненасытная…

Переезд из маминой двухкомнатной квартиры в коммуналку вблизи вокзала лишь на год ослабил семейные проблемы, а потом все вернулось на круги своя. Ребенка, при виде которого чуть ли не каждый торговец мандаринами шептал «сынок», нужно было кормить и одевать. Кормежка обходилась дороже — тоже утроба ненасытная…